El creador en su laberinto

Инквизитор, как и положено при его должности, производил мрачное впечатление. Это был скромно одетый человек огромного роста, однако очень худой. Он брил голову так же тщательно, как лицо. Возраст определить казалось невозможным. Никаких подробностей о себе человек из трибунала не сообщил, лишь назвался: Иньиго. Отчего-то Руис сразу заподозрил, что имя может быть вымышленным. А ещё почувствовал — Алава наверняка знает о церковнике немногим больше…

— Что за дело?

— Дело, угодное Господу. — заговорил Иньиго вкрадчивым голосом, от которого становилось слегка не по себе. — Милостью свыше удалось не только искоренить колдовство в Логроньо, но и получить массу сведений о бесовстве, охватившем горы на севере нашей благословенной страны. Сейчас многие служители Инквизиции, подобные мне, расследуют обстоятельства. По всем баскским землям, по всей французской границе. Лично меня особенно интересуют дела подле Сугаррамурди.

— Сугаррамурди?.. Слышал, там был большой ведовской процесс. В прошлом году.

— Большой, вы правы. Сотни арестованных, десятки осуждённых… несколько костров.

— И что, этого не хватило?

Вопрос, конечно, риторический. Раз инквизитор с целым военным отрядом и в сопровождении Алавы вновь направился туда, да ещё потребовалось участие Руиса — то ясно, что пары-тройки костров не хватило.

— Боюсь, ситуация тяжёлая. По многочисленным свидетельствам, которым есть все основания доверять, одна из горных деревень неподалёку от Сугаррамурди охвачена… даже не обычной ведовской ересью. Рассказывают о бесовском культе, что существует в тех местах очень, очень давно. Говорят, будто в горах живёт особый народ.

— Это какой? Беглые иудеи?

— Неуместная шутка, капитан.

— И правда, Пабло. Пересказ сеньора Иньиго вышел коротким и сухим, но можешь поверить: я лично слушал показания. Звучит очень недобро и, великому моему сожалению, столь же убедительно. Слишком много мелких деталей совпадает в речах людей, которые, в чём я всецело уверен, никаким образом не могли сговориться.

— Значит, культ существует давно. Насколько?

— Быть может, он даже старше христианских королевств.

Пабло Руис присвистнул и освежил скатаны. Свой опорожнил мгновенно, залпом, пролив немного на бороду.

— Если так, то его давно пора искоренить. Всё начинается с безумцев в горах, поклоняющихся деревянным членам и ещё Господь ведает, чему… а заканчивается Реформацией!

И при слове «Реформация» Пабло смачно плюнул на пол, пусть это и был пол его собственного дома. Алава улыбнулся. В этой улыбке было заметно некоторое смущение.

— Вот видите, сеньор Иньиго! Я говорил вам, что мой друг Пабло — самый ревностный католик в здешних местах. Этот человек понимает, чего хочет Господь, и всегда готов к решительным делам на благо нашего великого королевства.

— Именно такой человек, как капитан Руис, нашему небольшому отряду необходим.

— Тогда следует выступать на рассвете. — решительно заявил Пабло, будто уже сделался тут командиром. — А этим вечером мы хорошенько выпьем за будущий успех. И с тобой, Алонсо, за встречу. Я не пью вина в походе, а вернёшься ли из него — никогда не знаешь наперёд. Поэтому без выпивки, сеньоры, нам сегодня нельзя.

Как и следовало ожидать, инквизитор отказался от участия в лихой попойке, которую Пабло уже очень скоро организовал. Он уединился в комнате для гостей ещё засветло. А на втором этаже капитанского дома гуляли полночи — отчего недовольство жены Руиса, и без того весьма расстроенной очередной авантюрой мужа, усилилось.

— Мало я за тобой шаталась по Нидерландам… хочешь вдовой на старости лет оставить, подлец?

Она картинно заламывала руки и сверкала чёрными глазами. Такая же знойная женщина, как двадцать лет назад! Кажется, именно в злости Мария остановилась особенно красивой.

— Н-н-не волнуйся… — отвечал капитан, пытаясь поцеловать её в щёку. — В-в-во Фландрии не отдал Богу душу и в этих горах н-н-не отдам! На святое дело идём: веру католическую защищать… САНТЬЯГО!..

— САНТЬЯГО!!! — отозвались пьяные голоса.

Мария уворачивалась от поцелуев, а желание влепить мужу пощёчину явно сдерживала только из-за гостей.

Пили они, конечно, не вдвоём с Алонсо: за стол сели все офицеры отряда. Особое внимание сразу же обратили на себя двое.

Во-первых, странно смотревшийся среди испанцев рыжий бородач по имени Дженкин — его Алава представил ревностным католиком из Ирландии, ветераном знаменитого полка Генри О’Нила. Руис имел некоторое предубеждение относительно всяких иностранцев на испанской службе, даже из Португалии или Италии. Что уж говорить о таких? Невозможно доверять ирландцу, так скажет любой человек в здравом уме. Однако капитан решил не судить о Дженкине раньше времени. Думать, будто Алава привёл сюда ненадёжного человека — оскорбление по отношению к старому другу.

Во-вторых, нельзя было не заметить Хосе — айюданте Алавы.

— Т-т-так, а ну-ка скажи, Хосе: ты мориск? Новый, ик, христианин?

Восточные черты во внешности Хосе были очевидны, отпираться он не стал. Бербера напоминал куда больше, нежели испанца.