Эльдар Рязанов

Своей игрой в «Служебном романе» Мягков и Фрейндлих заслуживали бы титулов «короля и королевы импровизации в советском кино». При сравнении текста пьесы с текстом фильма видно, что над сценарием Рязанов и Брагинский совсем не корпели, а элементарно перенесли в него все диалоги в целости и сохранности. Но именно реплики Новосельцева и Калугиной на экране необыкновенно обогатились — оба актера играют, по сути, схожие типы характеров: сдержанных, интеллигентных людей, раз за разом оказывающихся в непривычных, волнительных для них ситуациях. Это приводит к их бесконечным оговоркам, бормотаниям, заиканиям, некстати вырывающимся междометиям и обрывкам слов — в пьесе ничем подобным и не пахнет. Притом все это сыграно с великолепным тактом, вкусом, чувством меры — вот у кого следовало бы учиться и учиться нынешним стендап-комикам.

Не в пример исполнителям двух главных ролей Олег Басилашвили в роли подлеца Самохвалова позволяет себе гораздо меньше отступлений от авторского текста; впрочем, его самоуверенный герой с отлично поставленным голосом всю дорогу как раз и чеканит фразы словно по писаному: тут ни в какую импровизационную скороговорку и не ударишься.

Не предполагала особых вольностей и роль влюбленной в Самохвалова страдалицы Рыжовой, с чувством сыгранной Светланой Немоляевой. После своего конфуза на пробах к «Иронии судьбы» Светлана была уверена, что ей уже не суждено сняться у Рязанова. И когда тот позвонил ей с предложением сыграть в «Служебном романе», актриса печально ответила:

— Эльдар Александрович, ну я же знаю, как у нас опять получится. Вы вызовете меня на пробы, я опять там все провалю — и в итоге вы снова будете снимать кого-то другого…

Рязанов перебил ее:

— Нет, Света, никаких проб не будет. Я впервые добился такой уникальной привилегии, что могу сразу снимать того, кого хочу. И вот я предлагаю тебе одну из главных ролей. Не пробоваться, а уже играть, сниматься, понимаешь?

Немоляева не верила своему счастью. На съемках у нее тоже не сразу все получилось, но Рязанов ни разу не усомнился в этом выборе — и после «Служебного романа» Светлана надолго вошла в число регулярно снимаемых им актрис.

«В работе со мной как режиссер Рязанов был очень деликатен, ироничен и доброжелателен. Репетируя, говорил: „Света, Света, не старайся так, это тебе не театр, не надо работать на галерку“. Я страшно волновалась, что у меня получается на экране, я ведь давно не снималась в кино. И так вовремя мне позвонила его жена Ниночка Скуйбина и сказала, что Элик очень доволен моими съемками на натуре. Это было как раз то, что мне было нужно, чтобы успокоиться.

На съемках картины он был строг, пунктуален, придирчив, требователен, но в то же время был большим безобразником, даже хулиганом, в силу своего веселого добродушного характера.

Когда однажды я появилась на съемках с огромным сине-желтым фингалом под глазом и объяснила, что это результат несчастного случая, то Рязанов мне якобы не поверил и тут же громогласно спросил, за что мне так врезал Саша (мой муж). А гример отвела меня в сторону и сказала, чтобы я отказалась сниматься, потому что загримировать она меня не сможет. Однако Рязанов меня очень долго и настойчиво уговаривал, и сниматься я все-таки стала. Все прошло благополучно, но в конце съемочного дня Рязанов ко мне подошел и сказал: „Кто бы тебя ни упрашивал, даже твой любимый режиссер, никогда не соглашайся сниматься с таким фингалом“, — засмеялся и ушел. Конечно, в такой атмосфере, которую он создавал, было радостно и легко работать».

Почти все актеры, сыгравшие в «Служебном романе», были как бы «напрашивающимися», то есть по своим психофизическим данным идеально соответствующими персонажам пьесы. Это относится и к Людмиле Ивановой, служившей с Андреем Мягковым в театре «Современник» и именно им порекомендованной на роль Шуры. И сегодня этот образ, сыгранный Ивановой, остается самим воплощением энергичной, назойливой, подчас невыносимой советской общественницы.

Лишь своей новой любимице Лие Ахеджаковой режиссер доверил в «Служебном романе» роль, казалось бы, априори ей непредназначенную. В пьесе о секретарше Верочке устами авторов сказано, что она «гордится своей внешностью, и на это у нее есть основания». Резонно было бы пригласить на эту роль кого-нибудь вроде Ларисы Удовиченко, в те годы как раз и специализирующейся на образах юных недалеких красоток. Однако Рязанов предпочел перекроить Верочку под Ахеджакову — и Брагинский был с ним солидарен в этом намерении.

«Мы с соавтором трансформировали образ, — писал позже Эльдар Александрович, — постарались „надеть“ его на психофизические данные артистки. По сути, из прежнего характера мы оставили лишь одну черту — „законодательница мод“. Мы понимали, что эти претензии секретарши при ее занятной внешности дадут новый комедийный эффект. Когда урок Калугиной — как надо завлекать мужчин, нравиться им, какую походку следует выбрать, как одеваться — дает Лия Ахеджакова, это в сто раз богаче, интереснее, сложнее и смешнее…»