Эльдар Рязанов

И хотя в советский прокат «Квартира» вышла лишь в 1970 году (пьеса «Однажды в новогоднюю ночь, или С легким паром!» написана в 1969-м), Рязанов наверняка был знаком со столь знаменитым фильмом и раньше. Тем более что в его сценариях и фильмах подчас возникают аллюзии на такое кино, доступ к которому для обычного советского человека был заказан. И Эльдар Александрович если и не гордился этим фактом, то как минимум его не скрывал. Вот, скажем, фрагмент седьмой главы («Несбыточный сон») киноповести «Старики-разбойники»:

«Над городом висел вертолет. Из брюха вертолета спускалась веревочная лестница, за которую цеплялся человек в красном тренировочном костюме. В этом человеке следователь с удивлением опознал самого себя. Одной левой рукой держась за шаткую лестницу, Мячиков плыл над городом. Это напоминало начало знаменитого фильма Феллини „Сладкая жизнь“. Только там вертолет нес статую Христа. Мячиков, однако, этого фильма не видел. Он вообще редко ходил в кино, к тому же „Сладкую жизнь“ у нас не показывали. Зачем нашему зрителю сладкая жизнь?»

А например, сцена взрыва бензоколонки в «Невероятных приключениях итальянцев в России» отчетливо отсылает к монументальному финалу картины Микеланджело Антониони «Забриски-пойнт» (1970), которую также не показывали в Советском Союзе.

Этот перечень можно продолжить — если не убедительными доказательствами творческих заимствований Рязанова, то хотя бы правдоподобными догадками на этот счет. Так, Дмитрий Быков в биографии Булата Окуджавы выражает уверенность в том, что сюжет «О бедном гусаре замолвите слово» был вдохновлен фильмом Роберто Росселлини «Генерал делла Ровере» (1959), в котором жалкий мошенник времен Второй мировой, по сговору с немцами выдающий себя за героя итальянского Сопротивления, в итоге так входит в роль, что не желает раскрыть свою тайну и добровольно идет на расстрел. Это действительно перекликается с сюжетом Григория Горина и Эльдара Рязанова об актере Бубенцове, изображавшем карбонария. Но даже если такое заимствование имело место, надо признать, что версия Рязанова выглядит занятнее — «Бедный гусар» стал одним из лучших в фильмографии режиссера. «Генерал делла Ровере» же заметно уступает главным шедеврам Росселлини — таким как «Стромболи, земля божья», «Европа’51» и «Путешествие в Италию».

В любом случае несомненно, что творчество Росселлини — как одного из столпов неореализма — было близко и интересно Рязанову, очень долго «болевшему» этим самым неореализмом.

В 1974 году Рязанов так ответил на вопрос кинокритика Неи Зоркой, какие тенденции в современном мировом киноискусстве представляются ему особенно важными:

«…человек я — увы! — старомодный. В живописи я остановился на импрессионистах, в литературе — на Хемингуэе. Это — мой предел, до Кафки я не дошел.

В кино мой предел — неореализм. А дальше — скажем, Годара я могу смотреть только его раннее „На последнем дыхании“, на следующих же его картинах думаю, что, по-видимому, один из нас (а может быть, и я!) — сумасшедший.

А вот с Антониони у меня произошло наоборот: в своем „Блоу-ап“ он сделал „шаг ко мне“ конкретностью изображения, сюжетом, характерами. Мне нравится эта картина. На „Приключении“ же, например, я страдал, не понимая, почему и зачем эти люди бегают по острову, если судьба исчезнувшей девушки их вовсе не интересует. Думаю, беда здесь в бессюжетности. Режиссерский и актерский экспромт, импровизация хороши, когда есть сценарий, а без драматургии неизбежна неудача.

Итальянский неореализм мил и дорог мне еще, возможно, по причинам личным, субъективным. „Открытие“ неореализма произошло у меня в пору режиссерского становления. Фильмы про бедных итальянских людей, которым нужно бороться за самые элементарные блага для нормального существования, глубоко трогали меня. Тем-то и покорили меня картины итальянского неореализма, что рассказывали они про людей, про людские страдания и надежды. Фильмы асоциальные, каких сейчас немало на Западе, и в Италии в частности, оставляют меня равнодушным. Интересны мне социальные картины о простых людях, отражающие проблемы реального каждодневного существования.

Искусство того типа, который мне особенно по сердцу, находит непревзойденное воплощение, апогей в творчестве Чаплина. Вот, по-моему, где искусство действительно помогает человеку, сочувствуя ему бесконечно, вселяя в него надежду даже смехом. Я говорю о старых чаплиновских картинах. Его последняя, „Графиня из Гонконга“, с шикарными лайнерами и белыми телефонами — это для меня совсем другое. „Мсье Верду“ — хотя там уже был иной герой, чем Чарли, иная маска — все же был фильмом по-прежнему чаплиновским. А западные фильмы последних лет? К сожалению, я не смогу назвать такого, который произвел бы на меня впечатление, равное „Золотой лихорадке“, „Новым временам“, „Огням большого города“ или неореалистическим картинам, таким, как, скажем, „Полицейские и воры“. <…>