Элджернон, Чарли и я

Итак, сцена, когда Чарли ведет Алису на концерт. Чарли не уверен в себе. Вот его ощущения:

«Не знаю, чего она ждала от меня. Как далеко все это было от чистых линий науки и процесса систематического накопления знаний! Я твердил себе, что вспотевшие ладони, тяжесть в груди, желание обнять ее – всего лишь биохимические реакции… Обнять ее или нет? Желает она этого или нет? Рассердится она или нет? Я сознавал, что веду себя как мальчишка, и это раздражало меня».

Алиса не давала Чарли выразить нежные чувства; с учетом ее реакции на неловкие попытки Чарли я написал новую сцену, где раскрыл эмоциональные взаимоотношения этих двоих.

«– Не в том дело… Случилось так, что я – первая женщина на твоем пути. Именно как женщина. Я была твоим учителем, то есть человеком, к которому обращаются за помощью и советом, и было бы странно, если бы ты не влюбился в меня. Посмотри на других женщин. Дай себе время.

– Ты хочешь сказать, что дети обязательно влюбляются в своих учителей, а эмоционально я еще ребенок?

– Не играй словами. Для меня ты совсем не ребенок.

– Эмоционально отсталый взрослый?

– Нет!

– Так что же я такое?

– Не дави на меня, Чарли. Я не знаю. Через несколько месяцев, а может и недель, ты станешь другим человеком. Может случиться, что тогда мы уже не сможем общаться на интеллектуальном уровне, а когда ты повзрослеешь эмоционально, просто не захочешь видеть меня. Чарли, мне нужно подумать и о себе. Поживем – увидим. Запасемся терпением».

Теперь-то я понимаю: бросившись с головой в работу, я трансформировал отчаяние, вызванное отвержением моего романа, в душевную смуту, которая постигла Чарли, когда Алиса дала ему понять, что его любовь – просто мальчишество.

Мне здорово полегчало: еще бы, я нашел верную интонацию и для этой сюжетной линии. Вместо любовного треугольника, так упорно навязываемого издателем, я вырастил конфликт из самóй истории.

За эмоциями я обратился к сравнительно недавним событиям – ухаживанию за Ореей и раннему этапу семейной жизни. Орея же, покуда я трудился над новым измерением для романа, произвела на свет нашу младшую дочь, Лесли Джоан. Это случилось в феврале 1964 года.

Тем временем Клифф Робертсон, рьяно взявшийся за полнометражный фильм по моему рассказу, одолевал меня просьбами: дайте, Дэн, прочесть рукопись романа. Я отнекивался – роман, мол, еще не готов. Клифф довольно часто летал из Нью-Йорка, где жил, в Голливуд и обратно. Почти каждый раз он звонил мне заранее и назначал встречу в аэропорту Детройта, приглашая, смотря по времени, на обед или на ужин.

В одну из таких встреч мы обсуждали игру Клиффа в телепостановке «Два мира Чарли Гордона». Я поведал о давлении Хораса Голда, о его требовании изменить финал для «Гэлекси мэгэзин», а также о том, как я горжусь собой, что не поддался.

– Знаете, Клифф, – сказал я, – этих «Стальных часов» я посмотрел несчитано и не припомню, чтобы хоть одна постановка заканчивалась пессимистично. Как вам удалось удержаться столь близко от оригинального финала?

Клифф удовлетворил мое любопытство.

Оказалось, и он сам, и сценарист хотели оставить все как в рассказе, а вот продюсеры, заодно со спонсором, утверждали, будто пессимистичная концовка не вписывается в формат часовых постановок. Изломав немало копий, они таки пришли к компромиссу. Вот каким был запланирован финал: Чарли, стоя на коленях над мышиной могилкой, вдруг тянется за толстым томом в синей обложке – Мильтоновым «Потерянным раем», книгой, которую он больше не в состоянии понять. Чарли/Клифф перелистывает несколько страниц, выражает лицом удивление, затем – восторг. Его губы шевелятся – он читает, из какового факта зрители должны сделать вывод о скором восстановлении интеллекта Чарли.

– Клифф, – перебил я, – я эту постановку смотрел. Там ничего подобного нет.