Элджернон, Чарли и я

«Я лечу вверх, словно подхваченный потоком теплого воздуха листочек. Ускоряясь, атомы моего тела разлетаются в разные стороны. Я становлюсь легче и больше… больше… Взрываюсь и превращаюсь в солнце. Я – расширяющаяся вселенная, всплывающая в спокойном море.

Вот-вот я прорву оболочку существования, словно рыба, выпрыгивающая на поверхность океана, но тут начинаю чувствовать, как что-то тянет меня вниз. Я лежу и жду. Чарли не хочет, чтобы я раздвинул занавес мозга. Чарли не желает знать, что скрывается за ним.

Неужели он боится увидеть Бога? Или он боится не увидеть НИЧЕГО?»

В процессе кружения и падения, в процессе ужимания до пределов собственного «я» Чарли видит Мандалу – «многолепестковый цветок – кружащийся лотос (он плавает неподалеку от входа в бессознательность)»

. После сеанса Штраус говорит:

«– Хватит на сегодня».

А Чарли отвечает:

«– Да, хватит, и не только на сегодня. Навсегда».

Чарли уходит. Его мысли – о платоновской пещере: «Платоновы слова скалятся на меня из теней, что отбрасывает пресловутое пламя… люди в пещере сказали бы, что Чарли поднялся к свету и вновь спустился, оставаясь слеп…»

Эту сцену я заранее не намечал. Я пустил ее на самотек – отдав своему персонажу частицу себя, задействовав собственный разрыв с психоанализом. И сцена разрослась. Получилась не одна только духовная «дуга». Получилось слияние Чарли с Космосом.

Отредактированный роман был отвергнут еще двумя ведущими издателями, причем один отказ я получил в последний день 1964 года:

«…Автор замахнулся на весьма непростую идею; безусловно, это смело с его стороны, но, увы, нет ощущения, что удалось раскрыть заявленный посыл, сиречь – подвиг главного героя, который в заданных обстоятельствах стоит до конца. Именно высота замысла и требует совершенно особенного воплощения – а его и нет. К сожалению, больше мне нечем ободрить автора».

Второй отказ пришел в марте 1965 года.

«Примите мои извинения. Я столь долго не возвращал рукопись „Цветов для Элджернона“ за авторством Дэниела Киза исключительно потому, что книга захватила меня, и мне требовалось время, чтобы улеглись эмоции… Вынужден сообщить, что автор со своим текстом промахнулся буквально самую малость. Скажу больше: я не уверен, что поступаю правильно, отказываясь от романа, и буду счастлив прочесть любую другую вещь мистера Киза, если он не связан обязательствами с другими издателями».

Очень лестно; однако на сердце с каждым отказом делалось все тяжелее. Словно от моего эго (а заодно и от целеустремленности вместе с надеждой) откалывали по щепочке.

Контракт на чтение лекций в Университете Уэйна истекал будущей весной. Если к тому времени я не опубликую книгу, придется мне бороться за ученую степень, чтобы разрешили преподавать в высших учебных заведениях. Для преподавателя на литфаке опубликованное произведение приравнивалось к защищенной диссертации. Поэтому в моем случае вопрос стоял ребром: публикация или погибель.

Теперь я уже и в себе сомневался: смогу ли я писать, будучи столько раз отвергнутым издателями? Три года я трансформировал рассказ в роман – и, похоже, время ушло псу под хвост.

А если публикация мне вообще не светит? Хотя я, в отличие от Эмили Дикинсон, не писал «в стол», мне казалось, «Цветы» именно «в столе» и завянут. И никто их не прочтет.

– Ладно, – сказал я себе. – Пойдем дальше. С этой работой покончено.

И я пошел – прямо по Стейт-стрит, в Университет Уэйна. Тут-то и случилось нечто непредвиденное.