Электропрохладительный кислотный тест

– Как это случилось? – спрашивает, имея в виду зуб, Вольный Фрэнк.

– Он подрался с одним Ангелом Ада, – говорит Горянка.

– Что?! – Вольный Фрэнк искренне обескуражен.

– Да! – продолжает Горянка. – Тот ублюдок ударил его цепью!

– Что?! – орет Фрэнк. – Где? Как его звали?! Кизи бросает взгляд на Горянку.

– Ну ладно, – говорит она.

– Как его звали?! – настаивает Фрэнк. – Как он выглядел?!

– Горянка плетет сама не знает что, – говорит Кизи. – Я попал в аварию.

Всем своим видом Горянка выражает полнейшее раскаяние. Поединки с участием Ангелов для Фрэнка не шутка. Кизи разгоняет… флюиды. Он усаживается в одно из старых театральных кресел. Разговор он начинает в мягких, спокойных тонах, словно обращается к одной Горянке, а может, и к кому-то еще.

– До смешного доходит, – говорит он, – в тюрьме есть ребята, которые провели там столько времени, что никакой другой вещи не знают. Тюрьма – вот их прикол. Они нахватались тюремных выражений.

…все обступают Кизи, рассаживаясь по старым театральным креслам или на полу. Сгущается мистический туман…

– …только это не их выражения, это язык надзирателей, копов, прокурора, судьи. Это сплошные цифры. Один, например, говорит: «Что стряслось с бедолагой таким-то?» А другой отвечает: «Да он же в 34-м», – это тюремный корпус. «Его взяли по 211-й»… – для каждой вещи у них свои цифры, полиция по радио так общается… – «его взяли по 211-й, но он может отвертеться и сесть по 213-й, получит от трех до пяти, а при хорошем поведении – полтора». Копам это все по душе. Если вы играете в их игру, у них улучшается самочувствие. Гонятся они, к примеру, за каким-нибудь малым, ловят его, наставляют пистолеты, и дернись у него хоть один мускул, тут же с готовностью вышибут ему мозги, зато потом, как только они упекут его в тюрягу, кто-нибудь из них его навестит и спросит о здоровье жены, а тому полагается отвечать: спасибо, мол, хорошо, а как ваши детишки, то есть, наигрались мы с тобой в «полицейских и воров», а теперь вполне можем друг другу понравиться. И многие из тех, что там сидят, этим правилам следуют; ведь других-то они не знают. Когда ты в бегах, ты тоже играешь по их правилам. Как-то раз в Хейт-Эшбери я услышал, как что-то ударилось позади меня о тротуар, – оказалось, это выпал из окна ребенок. Сбежалась куча народу, а одна женщина плачет и пытается его поднять, причем я знаю, что мне надо подойти и сказать, чтобы она его не трогала, но я этого не сделал. Я боялся, что меня узнают. А потом я увидел, как неподалеку, на той же улице, коп оформляет штраф за неположенную стоянку, и хотел подойти и попросить его вызвать «скорую помощь». Но и этого я не сделал. Я пошел себе дальше. А вечером я слушал по телевизору новости, и там рассказали о ребенке, который выпал из окна и умер в больнице.

Так вот что делает с человеком игра в «полицейских и воров». Только это уже моя мысль. Разгадывая притчи, я смотрю вокруг, на лица сидящих. Взоры всех устремлены на Кизи, и все они, я в этом ничуть не сомневаюсь, думают: так вот что делает с человеком игра в «полицейских и воров». Несмотря на скептицизм, который я принес в их среду, я начинаю вдруг испытывать их чувства. Я в этом уверен. Я чувствую, что становлюсь искушенным в чем-то таком, чего внешний мир – мир, откуда я пришел, вероятно, не в состоянии уразуметь, а это и есть метафора – все происходящее, – древняя и глубокая, глубже, чем…

С залитой солнцем Харриет-стрит входят два парня, с виду явные торчки, и направляются к Кизи. Один молодой, в спортивном свитере и индейских бусах, на которых висит амулет. – короче, типичный кислотный торчок. Однако другой, постарше, чрезвычайно опрятен. У него длинные черные волосы, однако аккуратно расчесанные, слегка подкрученные, как у галантного кавалера, усы, однако аккуратные, расписанная немыслимыми цветами рубашка, однако чистая, хорошо сшитая и дорогая, черная кожаная куртка, только не мотоциклетная, а больше похожая на пиджак, и пара английских ботинок, которые наверняка обошлись ему долларов в 25–30. Поначалу здесь, в Норт-Биче, он выглядит чужаком, этаким бродягой с тысячедолларовым гардеробом. Однако взгляд у него абсолютно честный. Резкие черты его худого лица дополняются парой глаз, горящих огнем истины. Он говорит, что зовут его Гэри Голдхилл и он хочет взять у Кизи интервью для выходящей в Хейт-Эшбери газеты «Оракул», когда, мол, можно это сделать?… Но совершенно очевидно, что снять камень с души ему необходимо немедленно – дело неотложное.