Произведение, как и автор – прелюбопытнейшие. Начать хотя бы с того, что некоторые исследователи подозревают, что знаменитые «суды любви», описанные Андреем, не что иное, как его мистификация, подхваченная позднейшими легковерными писателями, и в реальности они не существовали. После такого введения как бы нет и смысла вроде бы останавливаться на этом тексте дальше, но это неверно: даже если это и мистификация, она прекрасно отражает воззрения на любовь как самого Андрея, близкого ко дворам Элеоноры, ее дочери Марии Шампанской и племяннице Изабелле Фландрской, так и всего высшего общества, при этих блестящих дворах обретавшегося, начиная с самих руководительниц. С Элеонорой – все ясно, ее дочь также собрала вокруг себя кружок выдающихся куртуазных поэтов – Гаса Брюле, Конона Бетюнского и, наконец, самого известного творца произведений о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола» – Кретьена де Труа; кто станет отрицать важность этого поэтического эпоса в культурном развитии Европы на последующие столетия? Так все оттуда идет, с подачи Элеоноры.
Книгу Андрея характеризуют, как своеобразное изложение знаменитых и довольно скандальных поэм Овидия «Наука любви» и «Лекарство от любви»; книга трехчастна и обучает, как завоевать любовь, сохранить ее и как избежать. При этом переводчик трактата М.Л. Гаспаров подчеркивает: «Историко-культурная ценность трактата Андрея огромна. Этика куртуазной любви, которую мы с большим или меньшим успехом восстанавливаем, в частности, из поэзии трубадуров, – в связном и систематическом виде изложена только в этом латинском сочинении придворного клирика… Для Андрея любовный быт есть важнейшее средство организации рыцарского общества и достижения признанных в нем ценностей: любовное служение раскрывает рыцарские доблести, побуждает людей на славные подвиги и т. д… Любовь, прославляемая Андреем, – только внебрачная: лишь она служит сословным выражением куртуазного “вежества”, тогда как любовь супружеская или любовь чувственная для Андрея и его читателей безразличны, ибо и та и другая внесословны и надсословны. Несовпадение этой светской морали рыцарства с христианской моралью клира не тревожит Андрея: он, не смущаясь, пишет, что в иерархии любовной знатности клирик выше всякого рыцаря, но как раз в силу этой знатности любовь ему не дозволена, однако ежели недозволенность эту ему случается порой преступать, то действовать клирик должен так-то и так-то». Действительно, оригинал сочинения сего гурмана плоти в сутане прелюбопытен: «В силу знатности, осиявающей клир, не дозволена клирику любовь; потому и неуместно было бы нам любовь его описывать сообразно с саном и знатностью сословия. Всякому любовному деянию клирик да будет чужд, и всякую телесную нечистоту да отринет, дабы не лишиться ему по заслугам той особливой его и от Господа ему дарованной знатности. Но как едва ли кому надо прожить без плотского греха, и как клирики житьем их продолжительным во праздности и в изобильной пище предо всеми прочими людьми естественно предрасположены к искушению телесному, то если какой клирик возжелает подвергнуться под испытания любовные, то да будет он в речах таков, как то сословие и состояние, которому принадлежал он по истоку крови своей и о которых посословно выше сказано достаточно; так да прилежит и он к любовному воинству… Остерегись же, Вальтер, с монахинями изыскивать уединения или желать случая к собеседованию, ибо если только предположит она место удобным для сладострастной игры, то не замедлит уступить тебе во всем, чего желаешь, и огненные раскроет тебе утехи, и невмочь тебе явится избежать тогда труда Венерина, а это несказуемый грех. Ибо если даже я, изощренный умом и сильный изучением любви, принужден был восколебаться пред ее усладою, то как ей сможет противостоять твоя неопытная молодость? Стало быть, дорогой друг мой, да будет тебе чужда такая любовь… А что любовь есть страсть врожденная, покажу я тебе с несомненностью, ибо по зорком рассмотрении истины мы видим, что ни из какого она не рождается действия, но единственно из помышления, возникающего в душе пред видимым очами, возникает названная страсть. Ибо когда некий видит некую, а она пригожа для любви и видом по душе ему, то он тотчас возымевает к ней вожделение в сердце своем и затем сколь много помышляет о ней, столь сильнее возгорается любовью, доколе весь не поглотится в том помышлении. А тогда принимается он помышлять о женских ее статях, и вперяться в члены ее тела, и воображать ее движения, и проникать в ее телесные тайности, и желать каждого ее члена по предназначению его».
Для нас представляет интерес 7-я глава II части – «О различных решениях суда любви», в которой действует королева Элеонора.