Эльфийка и Орден Чистоты

Мы напрасно пытались приободрить Кая, чтобы успокоился и вышел. Лис даже предложил ему выпить для храбрости, но когда бедолага-эльф не ограничился одним бокалом и потянулся к принесенной бутылке и начал пить из горла, я решительно отобрала.

— Да возьми же себя в руки, — уже начала сердиться. — Ты не можешь вот так всех подвести. Особенно Лару. Она ведь в тебя поверила.

Птерка, расстроено наблюдающая за этой сценой, протяжно вздохнула.

— Они меня освистают, — совершенно несчастным голосом сказал Кай, съежившийся в кресле и обхвативший голову руками. — Я стану посмешищем. Извините меня, но я просто не могу… Опозориться перед всем Бармином… Как потом в глаза смотреть людям? А моя мать? Она и глаз не сможет поднять, стыдясь такого сына.

До того хмуро наблюдавшая за всем этим Марибет вдруг решительно выдвинулась вперед.

— Так, а ну прекрати истерику, — рявкнула на Кая, потом подошла ближе и, подбоченившись, встала перед ним.

Он поднял на нее страдальческий взгляд пронзительно-голубых глаз.

— Ты тоже окончательно во мне разочаруешься, — тоскливо произнес эльф. — Тебе с самого начала не нравилась затея с выставкой. Ты была против.

— Прекрати молоть чепуху, — поморщилась Марибет. — И вообще, — поколебавшись, сказала она, — против я была в основном из-за того, что на тебя стали вешаться всякие восторженные дурочка. А так буду рада, если твоя мечта осуществится, — ее голос стал мягче. — А даже если ничего не получится, моего отношения к тебе это не изменит. Потому что я люблю тебя, идиота такого, и мне плевать, прославишься ты или опозоришься. В любом случае всегда буду рядом и поддержу.

Она взяла его за руку и заставила подняться. Потом уткнулась ему в шею и обняла. Кай растроганно обхватил ее за талию и зашептал что-то нежное на ухо. Марибет некоторое время позволяла ему это, затем отстранилась и ободряюще улыбнулась.

— Ну что, готов?

— Только если ты будешь рядом, — улыбнулся он в ответ. — Пусть все мои поклонницы знают, что у меня уже есть самая замечательная девушка на свете. Моя единственная настоящая муза.

— Скажешь тоже, — проворчала Марибет. — Я же твои картины только критикую всегда.

— Это меня мотивирует стать лучше, — возразил он и решительно потащил ее к выходу.

Мы все облегченно вздохнули и двинулись за окрыленным Каем. Вэйд, идущий рядом со мной, неожиданно проворчал:

— А знаешь, как ни странно, мне самому захотелось, чтобы у него все получилось.

Я фыркнула.

— И даже не станешь после выставки разбивать свой портрет о его голову?

— Вот этого обещать не могу, — ухмыльнулся Вэйд.

— Тогда тебе придется компенсировать Каю стоимость, — злорадно сказала. — Кажется, его оценивали в пятьсот золотых.

Напарник хмыкнул.

— Ладно уж, пусть живет.

Глядя на то, как распахиваются двери ресторации, пропуская поток жаждущих приобщиться к высокому искусству, я почувствовала, что и у меня сердце взволнованно колотится. Скрестила пальцы на удачу, чтобы у Кая все получилось.

Сказать, что публика была шокирована картинами, ничего не сказать. Вначале гости просто обходили экспозицию едва ли не с разинутыми ртами. Тишина царила такая напряженная, что было слышно каждый звук. Кай, белый как полотно, цеплялся за руку Марибет так судорожно, что я даже испугалась, как бы кости не переломал. Видно было, что народ не знает, как реагировать на то, что перед ним предстало.

И вот когда молчание стало почти что угрожающим, вперед выступила Лара. Я невольно восхитилась тем, как уверенно и непринужденно она держится. Ее же слова, сказанные звучным, мелодичным голосом, буквально заворожили собравшихся:

— Вы имеете счастье лицезреть сейчас нечто удивительное. То, что может шокировать, но равнодушным никого точно не оставит. Иной взгляд на искусство. Далекий от приземленности, от которой большинство художников все еще не могут отойти. Понять эти работы способен далеко не каждый. Слишком много в большинстве из нас этой приземленности, нежелания заглянуть глубже, в самую сущность вещей и душ. Но талантливейшему молодому художнику Кайонаодху Одерту это удалось. Он помог нам увидеть то, что мало кто способен заметить сам.

Она разливалась соловьем, а я поймала себя на том, что тоже слушаю чуть ли не с открытым ртом и начинаю и правда воспринимать Кая как непризнанного гения. Что уж говорить о неподготовленных умах, вначале шокированных его картинами, к которым я уже относительно привыкла, а потом подпавших под гипнотическое обаяние Лары. Она сама казалась настолько возвышенным и удивительным существом, что это невольно настраивало на нужный лад.

Да и не стоило забывать, что почти все собравшиеся — пресыщенные и скучающие представители высшего общества, которых трудно чем-то удивить. Притом они изо всех сил позиционируют себя далекими от простонародья с его приземленными примитивными понятиями о жизни. И вот им бросили такую конфетку. То, что оценить новое направление в искусстве способны только самые выдающиеся и возвышенные натуры. Разумеется, они не могли не клюнуть. Прослыть невеждой, неспособным понять истинное искусство — да нет, ни за что.