Елисейские Поля

— Минуточку, минуточку. — Он весь подобрался и натянулся как струна. Ей показалось, что он даже весь как-то заострился. — Сейчас, все по порядку. Сейчас! Все по форме! Занесем в протокол!

Он снял телефонную трубку:

— Пришлите мне стенографистку.

— Умница. — Он через плечо кивнул Вере. — Я ведь знал, что такая красивая не может быть дурой. Только притворяется. Но теперь помните: каждое ваше слово будет записано. Отвечайте покороче. Мой вам совет как другу. Ясно и коротко отвечайте. Да — нет. И все. Осторожненько, чтобы не засыпаться.

Через полчаса Вера подписала протокол, и стенографистка вышла, унося бумаги.

Вера встала. Он тоже встал:

— Вот и все. Но подождите еще минуточку.

— Значит, я не свободна.

Она почувствовала себя такой усталой, разбитой, ей хотелось лечь, поскорее лечь. Ее комната, ее постель казались ей раем. Лечь, только лечь.

— Вы совершенно свободны, Вера Николаевна.

— Тогда отпустите меня скорее. Я хочу домой.

— Видите ли, в этом-то и дело. — Штром улыбнулся несвойственной ему растерянной улыбкой. — Вы хотите домой? А дома-то у вас больше нет. Дом этот принадлежал Луганову и теперь будет опечатан. Простите, что так резко сообщаю вам. Но узнать на месте вам было бы еще тяжелее.

— Значит, меня выгоняют на улицу?

— Ну зачем же так грубо — на улицу. И ведь я — ваш друг и всегда готов помочь вам. Вам предоставят комнату, вам разрешат взять ваши личные вещи. Платья, обувь, белье и прочее. Драгоценности придется оставить. Они теперь принадлежат государству, как и обстановка. У вас много драгоценностей?

Вера покачала головой:

— Нет, только то, что на мне. Дома еще кольцо и браслет. Я не очень любила, и Андрей тоже.

Она вдруг всхлипнула совершенно неожиданно для себя.

Штром подошел и ласково коснулся ее волос:

— Ну, ну. Такая умная, такая милая и станет портить красивые глаза слезами. — Он поморщился. — Терпеть не могу женских слез, действуют мне на печень.

— Я не плачу. — Глаза ее действительно были сухи. — Совсем не плачу.

Он снова улыбнулся:

— Вижу и одобряю. Молодец! Так вот, снимайте-ка все ваши украшения и давайте мне их сюда. — Он отодвинул ящик письменного стола. — Они тут у меня полежат дня три. А то, что осталось на квартире, придется, к сожалению, отдать. Ну, снимайте. Пригодится потом. Мне спасибо скажете, что сберег. Главное — сберечь, чтобы не отняли.

Вера послушно отстегнула брошку, сняла с рук кольца, браслет и часы. «Украдет, непременно украдет, — подумала она. — Пусть. Все равно».

Он взял вещи, рассмотрел их.

— Недурные камешки. И даже часы тут. Удачно. Обыкновенно женщины не надевают часов на бал. Видите, какие я тонкости знаю. Такие, золотые с бриллиантиками, конечно, отобрали бы. Рад за вас, что сбережете.

«Еще издевается», — устало подумала она.

Он задвинул ящик.

— Вам дадут провожатого. Он поможет вам сложить ваши вещи и перевезет вас. Берите все, что можете. Не оставляйте ничего. Каждая тряпка денег стоит и пригодится потом. И чемоданы самые лучшие заберите. Смотрите, чтобы прислуга вас не обворовала. А послезавтра приходите сюда опять. В десять утра. Вот пропуск. Спрячьте. Буду ждать. И в театр не показывайтесь. Ну пока.

Он встал и протянул ей руку. Она еле заметно поколебалась и подала ему руку. Не все ли равно теперь? Зачем его раздражать. Он может ей еще большего зла наделать. Еще большего? Разве бывает еще большее зло? Ах, все равно. Ей было трудно разобраться в том, что происходило сейчас.

— До свиданья, — сказала она устало.

— Вы поедете в автомобиле. Можете дома полежать перед тем, как укладываться. Я сейчас распоряжусь.

Он позвонил. Она стояла и бессмысленно смотрела на него. «Надо бы его поблагодарить». Но на это не хватало сил. И разрешение лечь отдохнуть в своей спальне, в своей постели, уже не казалось ей раем.

Глава девятая

Но на третий день, как было приказано, ровно в десять часов, она входила в кабинет Штрома, пройдя снова по совершенно пустой лестнице и коридорам. У входа пришлось предъявлять пропуск. Удивительно, что она не потеряла его. Когда она в то утро наконец пришла к себе, она увидела, что пропуск все еще зажат в ее левой руке.

Она вошла. Лампа по-прежнему горела на письменном столе, и шторы на окне были опущены. Штром, улыбаясь и не двигаясь с места, протянул ей руку:

— Аккуратность — вежливость королей, но редко присуща красивым женщинам. Поздравляю. Я обнаруживаю в вас все больше и больше качеств. Садитесь. Ну, как устроились?

Устроилась? Если это можно назвать «устроиться». Она кивнула. Не объяснять же ему, как ей отвратительно, как тяжело. Впрочем, он, наверно, и сам догадывается. Он выдвинул ящик стола:

— Получайте ваши вещички. Только не вздумайте продавать сейчас же. Не раньше чем через полгода.

«Значит, не украл». Это поразило ее.

— Думали — тю-тю, — сказал он весело. — Не ожидали? Ах, красавица моя, вы еще молоды и не знаете, что в жизни все всегда происходит не так, как ждешь. Я совсем не обижаюсь. — Он весело рассмеялся. — Собственность для меня отнюдь не священна. Я без предрассудков.

Он взял из ее рук сумку и, открыв ее, спрятал в нее часы, кольца и брошку.