Елизавета I

Ну, а какова в этом роль Елизаветы? Ведь Дадли ни за что бы не пошел на такое дело, не заручившись предварительно ее согласием, — слишком близко все касалось самой Елизаветы. Да и новость вроде бы не слишком расстроила ее. Она всего лишь обронила одну фразу в разговоре с де Куадрой, а помимо того, сказала придворным (на итальянском), что леди Дадли «сломала себе шею». И все. О важных делах Елизавета часто говорила прямо, даже прямолинейно, но такая небрежность, такое бессердечие — это даже для нее слишком. Оскорбив своим романом с Дадли общественное мнение всего королевства, она теперь докатилась до настоящего преступления — благословила убийство. Этого пятна ей уже никогда не смыть.

Как ни ужасна была весть, совсем уж врасплох она де Куадру не застала. Сесил, места себе не находивший из-за безответственности Елизаветы, кроме того, всерьез опасавшийся за собственное положение, в те дни затеял с испанским послом необычно откровенный разговор.

Елизавета, начал он, в последнее время совершенно отошла от государственных дел, передав их в ведение любовнику, и это ужасно, ведь Дадли — человек глубоко эгоистичный и в делах абсолютно неопытный, не говоря уже о том, что он вызывает страстную ненависть у «всей высшей знати королевства». Королева явно намеревается выйти за него, продолжал Сесил, и в предвидении такого катастрофического поворота событий он, Сесил, всерьез подумывает об отставке. Его обращения к королеве, его призывы «вести себя достойно, жить в мире, выйти замуж» остаются неуслышанными; теперь ее ничем не собьешь с выбранного пути, и впереди всех нас неизбежно ждет «упадок страны». Далее Сесил поведал де Куадре одну любопытную вещь: Елизавета якобы «намеревается следовать по стопам отца». Не до конца, разумеется, не настолько, чтобы сознательно давать пищу сплетням и провоцировать скандалы, удовлетворяя таким образом свои личные прихоти за счет репутации. А ведь именно так и вел себя Генрих VIII, оказавшись в конце концов в центре любовного треугольника, между опостылевшей женой Екатериной Арагонской, с одной стороны, и желанной любовницей Анной Болейн, с другой.

Король Генрих, по сути, утверждал свою безграничную власть в интимных отношениях столь же решительно, сколь и в области политики. Женщины, с которыми он был связан — жены ли, любовницы, — неизменно оказывались страдательной стороной, короля же никогда и ничто не смущало, он всегда выходил победителем. Вот и Елизавета, заявляя во всеуслышание, что предпочитает остаться одинокой, отвергая одного за другим претендентов на ее руку, демонстрируя полное равнодушие к животрепещущему вопросу престолонаследия и главным образом в открытую поддерживая отношения с Дадли, стремится к тому же, чего достиг ее отец: полной независимости в интимной жизни за счет всего остального.

Прямо Сесил не высказался, но смысл его рассуждений заключался именно в этом: королева будет «следовать по стопам отца» до самого конца своего царствования. Вряд ли можно представить себе, что она вообще не выйдет замуж, а в таком случае выбор ее скорее всего падет на Дадли. Де Куадра, тесно общавшийся с королевой больше года и привыкший как к ее постоянным уловкам, так и к явной внутренней неуверенности, высказывался более осторожно. «Конечно, дело это скандальное и постыдное, — писал он в связи со смертью Эми Дадли, — однако же я совершенно не убежден, что Ее Величество сразу же выйдет замуж за этого человека да и вообще решится на такой шаг; по-моему, она все еще колеблется».

Но это был слишком сложный ход мысли, большинство как при дворе, так и вне его судило гораздо проще и определеннее: королева уступила собственному влечению к Дадли и чувству ревности к его жене и потому сделалась сообщницей любовника-убийцы.

Даже и скорбя по Эми Дадли и выражая формальные соболезнования вдовцу, придворные не переставали клеймить его как убийцу хотя бы в сердцах своих, вырваться чувствам наружу они не позволяли. Ибо, как бы ни возмущены все были, возможно, совершенным им преступлением, ни оскорблены в своих лучших чувствах его исключительным положением при дворе, оставался еще и страх, и именно он заставлял выказывать внешние знаки почтения, ведь совсем не исключено, что перед ними — будущий король. При этом знать сама себя презирала за то, что поддается этому страху, вместо того чтобы бросить обвинение в лицо или, еще лучше, прогнать взашей.