Сразу после прибытия домой императрица скачет верхом вместе с супругом в Пардубице, а затем начинаются выезды на конную охоту в Геделле. Так незаметно проходит старый год, а в новом году с наступлением великого поста на императрицу вновь обрушиваются столь ненавистные ей представительские обязанности. Между прочим, неприязнь Елизаветы к придворным балам, на которых она благодаря своей красоте и обаянию неизменно пользуется успехом, не может не вызвать недоумения у тех, кто ее плохо знает. В свои тридцать семь лет она выглядит на несколько лет моложе и приводит в восторг даже неискушенных в настоящей женской красоте сторонних наблюдателей. «В ней есть что-то от лебедя и что-то от лилии, а временами она чем-то напоминает то грациозную газель, то обворожительную русалку, — замечает одна из поклонниц ее красоты, Мария Фестетикс. — Похожая одновременно на королеву и фею, она всегда необыкновенно женственна. Она может быть величественной и ребячливой, мечтательной и очень практичной, и при этом никогда не теряет своего лица. Жаль, что ее истинный облик не под силу передать ни одному художнику, и что есть на свете люди, которые ее никогда не видели. Меня часто охватывало чувство невольной гордости за нее! Всякий, кто участвовал в придворных балах, знает, насколько они утомительны для человека, в течение нескольких часов находящего в центре внимания окружающих и вынужденного, несмотря на шум и духоту, постоянно улыбаться и быть приветливым и милым для всех. При этом никому и в голову не приходит, каких усилий это стоит императрице, более того, многие не находят ничего удивительного в том, что она работает как машина»[343]
. В самом деле, Елизавете приходится всякий раз преодолевать себя, когда она оказывается на людях. Ее врожденное стремление к уединению постоянно вступает в конфликт с необходимостью хоть изредка бывать на приемах и праздниках, а также в других местах скопления людей. Елизавета ведет отчаянную борьбу за свое право жить так, как ей нравится. Она все чаще прячет свое лицо под голубой вуалью или прикрывается веером. Садясь в карету, обычно отсылает всех, кто находится поблизости. Во время прогулок по парку старается ходить по аллеям, со всех сторон закрытым листвой. А когда на ней нет «сбруи», как она насмешливо именует свои выходные платья, Елизавета прячется в первом попавшемся укромном местечке. Окружающие зачастую весьма превратно истолковывают такие поступки и вбивают себе в голову, что императрица избегает людей для того, чтобы заняться чем-то таким, о чем никто не должен знать. Очевидно, что если бы Елизавета меньше пряталась от людей, они не были бы столь любопытны по отношению к ней. И даже Мария Фестетикс, искренне преданная госпоже и, подобно Иде Ференци, отказывающаяся ради служения ей от собственной личной жизни, почти ничем не может помочь императрице. К графине уже не раз обращались ее поклонники с предложениями руки и сердца, однако она всякий раз отказывала им. Иногда и она задумывается над тем, насколько оправдано ее самопожертвование, отказ от любви и собственного дома ради госпожи. Однако в такие минуты она всегда вспоминает просьбу императрицы никогда не покидать ее и о своем долге перед венгерским народом, о котором ей не раз напоминали Андраши и Деак[344], тем более что Елизавета в самом деле нуждается в помощи и поддержке близкой и преданной подруги. Взять, к примеру, хотя бы ее записи в календаре, испещренном стихами собственного сочинения и прочими заметками на самые разные темы. Среди них есть и четверостишие под названием «Нет мне покоя», отражающее сиюминутные настроения императрицы:На настойчивые уговоры Марии Фестетикс, убеждающей Елизавету в необходимости владеть собой, не идти на поводу желаний, а искать удовлетворения в самоограничении, императрица отвечает стихотворением под характерным названием «Самообладание»: