Елизавета Петровна

В 1753 году Растрелли приезжал в Москву дважды — в феврале и декабре. По-видимому, конфуз случился в дни первого визита. Тогда же либо на него, либо на августейшую заказчицу снизошло озарение: совместить античный портик с «итальянскими» архитектурными принципами. Сомнения в успехе побудили к обкатке идеи в Царском Селе, благо сооружение надстроек там заканчивалось и наступал черед заняться внешним декором. Как раз в 1753 году Елизавета Петровна повелела «одеть» дворец в «литыя из алебастра термусы, машкеры, раковины и прочия фигуры». Исполняли высочайшее приказание артельщики придворного резчика Иоганна Франца Дункера. Параллельно с лепными украшениями возникла колоннада, к лету следующего года полностью опоясавшая стены «среднего дома». Осталось лишь дождаться высочайшего посещения и узнать, какое впечатление результат произведет на царицу.

Между тем в Санкт-Петербурге времени даром не теряли. Еще 16 февраля 1753 года императрица санкционировала снос домов Ягужинского и Рагузинского и возведение на их месте восточного корпуса, а напротив, вдоль Миллионной улицы — южного. За весну — лето был заложен фундамент и частично возведен цоколь. Осенью Растрелли попытался спасти от слома детище отца — западный корпус. Поднимал потолки, двигал стены — выходило неказисто. Как ни хотелось Елизавете Петровне встроить дворец Анны Иоанновны в собственный, но пришлось 7 мая 1755 года дать санкцию на его разборку.

В Северную столицу государыня вернулась 25 мая 1754-го. В Царское Село заглянула по дороге, 19 мая, и остановилась там на шесть дней, дабы оценить новый вид дворца. Вердикт вынесла не сразу. Прежде, 30 мая, на пару часов посетила Петергоф, где «изволила смотреть покоев». Императрица сравнила свои впечатления от двух «фасадов» — необычного царскосельского и привычного петергофского, затем еще неделю взвешивала все «за» и «против». Наконец 8 июня по прибытии из Санкт-Петербурга в Царское Село она велела надстроить два этажа поверх новых галерей, соединявших разросшийся «средний дом» с флигелями — церковным и «под коронами». Это предписание означало, что эксперимент признан удачным, ибо галереи надстраивались, чтобы можно было украсить колоннадой весь дворцовый фасад.

Одиннадцатого июня Елизавета Петровна покинула загородную усадьбу, а 16-го в Санкт-Петербурге на встрече с главой Канцелярии от строений В. В. Фермором огласила резолюцию: «При новом Ее Императорского Величества Зимнем доме по учиненному в Москве господином обер-архитектором графом Де-Растрелием фасаду каменным зданием строение без всякого замедления производить, а наперед от луговой стороны к головинскому дому ныне фас строить начать… а старого строения, как ко Адмиралтейству, так и на Неву реку, ничего не ломать». В тот же день императрица учредила специальную контору по снабжению стройки материалами во главе с полковником А. А. Насоновым.

«Старое строение» с парадными покоями, Тронным залом и Светлой галереей разобрали через три года — летом 1757-го. К тому моменту восточный, южный и юго-западный корпуса были полностью закончены. Северо-западный подвели под крышу в 1758 году. Все фасады с колоннадами сдали к осени 1760-го. 1761-й потратили на оштукатуривание внешних стен и отделку интерьеров. Как известно, Елизавета Петровна до финала эпопеи не дожила, и первым в растреллиевский Зимний дворец вселился Петр III. Тем не менее намерение дочери Петра исполнилось: Россия обрела величественную и уникальную столичную резиденцию, под стать международному положению, которого империя достигла в середине XVIII века, да и позднее добивалась неоднократно^{127}.

Глава восемнадцатая

ВНЕ ПОЛИТИКИ

Театр и охота — два главных способа Елизаветы Петровны отвлечься от государственных проблем. Балы, маскарады, куртаги назвать отдыхом сложно: гости развлекались и веселились, а императрица больше общалась с министрами и дипломатами, чем беззаботно танцевала или играла в карты.

Канцлер Бестужев не упускал любой куртажной или бальной оказии, чтобы мимоходом обзавестись высочайшей резолюцией по второстепенным и третьестепенным вопросам. Вот памятная записка из архива Иностранной коллегии за декабрь 1755 года: «На вчерашнем же куртаге по докладу Его Сиятелства… что посланник князь Голицын по дороговизне лондонскаго жития просит о даче ему на квартиру, Ея Императорское Величество всевысочайше указала, чтоб к нему из коллегии ежегодно по тысяче по двести рублев на квартиру переводимо было». И тут же: «По приложенной при сём барона Пехлина записке, Его Сиятелство… вчерашнаго дня на куртаге докладывал… и Ея Величество указала, чтоб оставшиеся у Корфа денги в диспозицию Его Высочества отданы были»^{128}.