Ельцин как наваждение

– Нет, я об этом узнал только в конце дня, и не от него, – Горбачев морщится, будто от зубной боли. – В то утро у меня еще не было полной информации о стрельбе в Вильнюсе. Крючков сообщает одно, Ландсбергис – другое. А вот Ельцин уже все для себя решил – и кто виноват, и кого надо покарать.

– Он вас обвинял в том, что это вы отдали приказ штурмовать телебашню?

– Да нет же! Он и так знал, что я такого приказа не отдавал. Он был на проводе, когда я по другому телефону звонил Крючкову, и слышал наш с ним разговор.

– А зачем вы вообще в то утро позвонили Ельцину?

– Хотел предложить прямо сейчас, немедленно, вместе вылететь в Вильнюс и на месте во всем разобраться.

– Он отказался?

– Он уклонился. Стал требовать, чтобы я немедленно распустил КГБ и уволил Крючкова.

Муратов смотрит на меня с укором: мы же не для того собрались, чтобы вспоминать события пятилетней давности! Но я бы и рад закрыть тему, но Горбачева уже не остановить:

– Знаешь, Паша, это он за моей спиной был такой храбрый, когда рассказывал другим людям про наши встречи. На самом деле, пока я был президентом страны, которую он еще не успел разрушить, я видел другого Ельцина. Не поверишь, он смущался, даже заискивал! А первый раз он заговорил со мной с превосходством…

– Знаю, после Фороса.

– Нет! После Фороса, это было обыкновенное хамство. А вот с превосходством, это когда я сообщил ему, что ухожу.

Я не знал, никогда не видел робеющего перед кем-то Ельцина. Не единожды наблюдал его в обществе сильных мира сего, и он всегда держался на равных, а иногда даже запанибрата, на грани приличий. Так что, вполне возможно, слова Михаила Сергеевича рождены обидой и личной неприязнью.

А может, и нет?

Мне доводилось быть свидетелем того, как первые секретари обкомов КПСС, эдакие всесильные удельные князья-самодуры, перед сановными посланцами Кремля в одночасье становились заискивающими служками. Глядя на их удивительное преображение, можно было только диву даваться, как легко сгибаются «несгибаемые» спины и как в мгновение ока исчезают барские замашки. А мой шеф, как ни крути, один из них, и ему свойственны все пороки партийной номенклатуры губернского масштаба. Они, эти самые пороки – глина, из которой эти люди слеплены. Соскобли ее, и что останется? Человек-невидимка.

По глазам Харина чувствую, что тот не в восторге от ельцинской трактовки «обоюдной защиты суверенитета», но, что называется, держит марку:

– Лучше мы подарим прибалтам волю, нежели Горбачев – пули. Ты ведь уже знаешь, что ночью случилось в Вильнюсе?

– В общих чертах.

– Десантники и присланная из Москвы «Альфа» пытались штурмом взять телецентр. Жители оказали сопротивление. В результате много погибших.

– Ты думаешь, это Горбачев отдал приказ?