Столетний мельник с ветхой, чернойЗабытой мельницы, — он былСхоронен глухо, как и жил,Среди растительности сорнойВ кругу покинутых могил.А почва, что горбатой грудойНад ямой свежею ждала,Казалась пеплом и цикутой;Метался ветер, стыла мгла,И тощий пес бродил, хромая,Меж покосившихся оград,Уныло морду поднимаяНа догорающий закат.Звеня, терзала грунт лопата, —Блестящий зуб кромсал и грыз,И комья прыгали куда-тоВ ночную бездну, вниз…И солнце падало покорно,Кровавя небосвод…Могильщик действовал проворно,Как всполошённый крот.Лопата бешено скакалаВ его руках.Но яма все-таки зиялаИ ширилась впотьмах,И жуть из мрака наплывала,Впивался в душу страх.Ведь на селе никтоНе дал гвоздей, чтоб сбить убогий гроб.Не провожал никто,Когда усопшего несли.Не подошел никто,Чтоб осенить крестом огромный лоб.Не захотел никтоВ могилу кинуть горсть земли.Пред этим мертвецом в рогоже,Чья жизнь была селянам ненужна,Которого всегда, похоже,Сопровождала ненависть одна,Могильщик сам в какой-то мигВсе одиночество свое постиг.Там, на холме вечеровом,Безвестно жил старик угрюмыйНаедине с пытливой думой;Дышал в просторе ветровомВ согласии с полетом бурь,С дыханьем Севера суровым,Гонящим облачную хмурьК закатам серным и багровым…Он чутким сердцем слушал тьмуИ золото ночей бескрайных,Шептавших запросто емуО звездах, о великих тайнах,Не приоткрытых никому.Старейшие не помнили, когдаОн поселился на отшибе,На исполинской серой глыбе Холма,И жил, вперяя в никудаСвой взор, следящий знаки молний,Каким-то исступленьем полныйБезбожного ума.Никто бы не узнал о том,Что смерть пришла в крылатый домИ повлекла жильца к могиле, —Когда бы крылья, что с трудомВзносились в утренней мольбе,Вдруг не застыли, став крестомНа завершившейся судьбе.Могильщик видел зыбь растущей тени,Безликой, как толпа,И что деревня тает в отдаленье,Как на ладони снежная крупа.Враждебная неясность этой далиХолодными касаньями плелаСеть ужаса и яростной печали,До той секунды, как могильщик вдругПочуял рядом чащу цепких рук,Швырнул невесть куда лопату,Рванулся опрометью прочь,Перемахнул через ограду И канул в ночь.Заполненная тишиной,Казалась яма необъятной,Бездонной трещиной земной,Казалась пастью почвы жадной,Глотавшей прах и перегной.Лишь ненасытная равнинаДохоронила мертвеца,Чья жизнь была с ней так единаДо самого конца.И лишь равнина, лишь она сама,Своею тайнойДала ему восторг бескрайный,Жизнь безграничную, перед которойБессилен Север с дикой своройВетров.И так бессильнаТьма.