Эмма

— Вы касаетесь деликатного предмета, Эмма, — заметила миссис Уэстон с улыбкой. — Не забывайте, что я здесь. В моем присутствии мистеру Фрэнку Черчиллу неловко говорить о положении мисс Фэрфакс. Пожалуй, я пройду немного вперед.

— Я все время забываю, что когда-то Тейлор служила у нас гувернанткой. Она всегда была для меня только другом, дражайшим другом.

Фрэнк Черчилл посмотрел на мисс Вудхаус так, будто в полной мере понимал и одобрял это ее чувство, а когда перчатки были куплены и все трое вышли из лавки, спросил:

— А доводилось ли вам слышать, как та молодая леди, о которой мы говорили, играет на фортепьяно?

— Доводилось ли мне слышать? — повторила Эмма. — Вы забываете о том, что здесь, в Хайбери, прошло ее детство. Я слышу ее каждый год, с тех пор как мы обе начали учиться музыке. Играет она чудесно.

— Вы вправду так думаете? Я хотел узнать мнение того, кто в самом деле может об этом судить. Мне показалось, что она музицирует очень хорошо, с отменным вкусом, но сам я мало смыслю. Хоть я большой любитель музыки, игре не обучен, а стало быть, и судьей быть не могу. Могу лишь сказать, что привык слышать восторженные похвалы мисс Фэрфакс от других. К примеру, один весьма сведущий джентльмен был влюблен в даму и даже помолвлен, близилась свадьба, однако никогда не просил свою невесту сесть за инструмент, ежели это могла сделать мисс Фэрфакс, чью игру он ценил гораздо выше. Тот джентльмен известен своим музыкальным дарованием — выходит, это что-нибудь да значит!

— Мистер Диксон и правда очень музыкален, не так ли? — с улыбкой воскликнула Эмма. — От вас мы за полчаса узнаем о нем и о Кэмпбеллах больше, чем мисс Фэрфакс соизволит поведать нам за полгода!

— Да, я действительно имел в виду мистера Диксона и мисс Кэмпбелл, и нахожу этот пример очень весомым свидетельством музыкальных способностей мисс Фэрфакс.

— Несомненно. Оно так весомо, что, будь я на месте невесты, мне бы это было неприятно. Ставить музыку превыше любви, слух — превыше зрения, проявлять большую чуткость к созвучиям, нежели к чувствам своей избранницы — я бы такого не простила. Как же мисс Кэмпбелл с этим мирилась?

— Мисс Фэрфакс — ее ближайшая подруга…

— Слабое утешение! — рассмеялась Эмма. — Женщина скорее смирится с тем, что ей предпочли незнакомку, чем если это будет ближайшая подруга. Неприятность с незнакомкой может и не повториться, а подруга, к несчастью, всегда рядом, готовая вновь и вновь демонстрировать свое превосходство. Бедная миссис Диксон! Это к лучшему, что теперь она живет в Ирландии.

— Вы правы. Ее положение в самом деле оказалось незавидным, но она как будто бы не огорчалась.

— Тем лучше… или тем хуже — не знаю. Что бы ни было причиной ее невозмутимости — доброта или глупость, пылкость дружбы или холодность любви, — кое-кому все же следовало тяготиться таким положением. Сама мисс Фэрфакс должна была видеть, как оно двусмысленно и опасно.

— На сей счет я не…

— Ах, не думайте, будто я требую от вас отчета о чувствах мисс Фэрфакс. Они, полагаю, не известны никому, кроме нее самой. Но ежели она соглашалась играть всякий раз, когда мистер Диксон ее просил, это дает основание для некоторых предположений.

— Между ними всеми царило, на мой взгляд, такое согласие… — заговорил Фрэнк Черчилл довольно быстро, но, спохватившись, прибавил: — Хотя каковы в действительности были их отношения, я, разумеется, сказать не могу. Их, так сказать, закулисной жизни я не знал, но с виду все казалось совершенно безмятежным. Вам, знакомой с мисс Фэрфакс с самого детства, вероятно, лучше известен ее нрав. Вы скорее, чем я, сумеете предугадать, как поведет она себя в том или ином щекотливом положении.

— Мы действительно вместе росли, вместе взрослели. Естественно предположить, что в те дни, когда она гостила здесь у своих родных, мы могли привязаться друг к другу и сделаться близкими подругами, однако этого не случилось, и мне трудно сказать отчего. Быть может, я, по своей недоброте, испытывала к ней некоторую неприязнь, потому что бабушка, тетушка и все, кто входил в их кружок, очень уж громко ею восхищались… А потом, эта ее сдержанность… Я никогда не питала симпатии к людям, которые не выказывают своих подлинных мыслей и чувств.

— Скрытность весьма неприятное свойство, — согласился Фрэнк Черчилл. — Зачастую она, бесспорно, бывает полезна, но притягательна — никогда. Она защищает, но не придает обаяния. Того, кто скрытен, нельзя полюбить.