Эмма в ночи

В нашей истории есть огромное количество фрагментов, каждый из которых, взятый в отдельности, вполне мог бы изменить ее ход. Причем это не только какие-то значимые события типа измены миссис Мартин моему отцу с мистером Мартином, возобновления пристрастия папы к травке, из-за которого мы с сестрой остались жить у мамы, или секса Эммы с тем парнем из школы Хантера. Было еще много чего помельче: Хантер обзывал ее сучкой, Эмма обнажила перед мистером Мартином грудь, тот в плену своих фантазий ее сфотографировал, а Хантер выложил снимки в Интернет. Сюда также можно отнести лосьон для загара во время поездки на Сен-Барт, а потом целое лето сплошной ругани и тисканий на диване. Ну и, разумеется, последнее происшествие – исключение Хантера из школы, повлекшее за собой невозможность поступить в Хэмилтон в год окончания выпускного класса. Все это вполне естественно затягивало нас в свой водоворот – наши пороки, наши желания и мою жажду власти, которую мне не терпелось заполучить. Все это составляло нашу историю, будто различные ингредиенты замысловатого блюда.

Помню день, когда Эмма узнала, что Хантера выгнали из школы, а его поступление в Хэмилтон отложено до лучших времен. Она пришла ко мне в комнату, где я делала уроки, и улеглась на кровать, раскинув руки и ноги, что делала очень редко. Я сама всегда к ней являлась, нарушала покой, упрашивала войти и наконец проскальзывала внутрь. Она же приходила ко мне только по ночам, когда хотела поделиться мыслями, которые кроме меня больше нельзя было поведать никому, настолько они были ужасными – тошнотворные порождения гнева, страха или тоски. Эмма не могла допустить, чтобы кто-то считал ее уродиной, что внешне, что внутри, и прекрасно понимала, что для меня она всегда будет оставаться красавицей.

Ха-ха-ха!

Эту фразу сестра повторила несколько раз с неподдельным ликованием в голосе.

Маленький придурок. Козел. Думал выйти сухим из воды! Как бы не так!

Она рассказала мне о случившемся, и я ушам своим не поверила. Не из-за того, что Хантер ни в чем подобном никогда не был замешан, а потому, что я считала его непотопляемым – одним из тех, кого даже смерть не берет, сколько бы гадостей они ни делали и как бы ни были ее достойны. В моем понимании тот факт, что он понес заслуженное наказание, противоречил всякой логике.

Теперь он у меня поплачет. Тогда, на Сен-Барте, он понимал, что делает мне больно. Ну подожди! Теперь в этом городе каждая собака будет знать, что с ним произошло. И ему придется ходить с пластиковым пакетом на голове!

Свое слово Эмма сдержала – растрезвонила о его проделках всем, кого знала, а знала она очень многих. У Хантера не было возможности как-то на нее повлиять, поэтому когда он на следующий вечер вернулся домой, в соцсетях уже вовсю обсуждалось его падение.

Следующий ход сестры внешне был преисполнен сочувствия и мог стать единственным спасением от той эмоциональной воронки, в которую Хантера затягивало все глубже и глубже. Глотком воды в пустыне. Однако она, конечно же, совсем не стремилась улучшить его самочувствие. Ни одному человеку в мире не станет лучше, если ему придется испить из рук заклятого врага.

Знаешь, что в данном случае будет пресловутой солью на рану? Окружить его вниманием. Если я буду всячески демонстрировать, что мне его жаль, он и сам почувствует себя жалким.

В то лето Хантер с лихвой узнал, что такое жалость. Эмма вновь стала с ним тусоваться, как дома, так и в городе. Вечеринки, ужины, прогулки. По вечерам они опять смотрели фильмы. При этом каждый раз она, сидя на диване, придвигалась к нему все ближе – дюйм за дюймом, дюйм за дюймом.

Не знаю, то ли Хантер был умный, то ли после истории с его исключением и Хэмилтон Колледжем у него помутилось в голове, но он вел себя как щенок, лакая в своей знойной пустыне из рук Эммы воду. И она по ошибке приняла это за свою победу.

Мистер Мартин с ним практически не разговаривал. Мне кажется, за все лето он даже ни разу на него не посмотрел. Они с мамой постоянно где-то бывали и даже уезжали путешествовать. Когда их не было, я уезжала к папе, а Эмма оставалась с Хантером. Папа от этого очень переживал. И тосковал. Даже Уитт высказывал по этому поводу свою озабоченность.