Энигматист <Дело о Божьей Матери>

Они снова кинулись друг к другу словно герои дешевой мелодрамы. Из-за бури нахлынувших эмоций Глебу совсем не пришлось прикладывать усилий, чтобы отгородиться от каких-либо видений, связанных с Франческой, — их просто не было. И это тоже казалось добрым знаком.

Сделав над собой неимоверное усилие, он повернулся и пошел к окошкам паспортного контроля. Нет, не пошел, а, опьянев от радости, полетел, как Икар навстречу солнцу. И гомон разноязыкой толпы уже не казался ему чужим и непонятным, и тревожное чувство дороги сменилось негой упоения новым счастьем.

Грезя наяву, Глеб сделал несколько шагов, но что-то вновь заставило его остановиться. Среди общего шума и разноязычного многоголосия его ухо уловило что-то смутно знакомое. Это была музыка. Но довольно странная. Будто кого-то пытались распилить живьем и этот кто-то отчаянно сопротивляется, желая подороже отдать свою жизнь. Где-то он уже слышал что-то подобное. Ах, да, музыка в доме Джакомо Вески. Он, помнится, что-то еще такое говорил о гимне веры.

Глеб обернулся. И успел заметить, как Франческа вынула из сумки мобильный телефон и, приложив его к уху, зашагала к выходу.

Охваченный смутными сомнениями, Стольцев каким-то почти бессознательным жестом достал из кармана так и не пригодившуюся Брулье смятую бумажку со словом «Прости!». Затем полез в другой карман за визитницей. Перебрав несколько карточек, аккуратно вставленных в прорези-кармашки, он вынул визитку Франчески Руффальди. Перевернув карточку обратной стороной, Глеб нашел сделанную от руки приписку и сравнил обе надписи. Никаких сомнений. Та же энергичная «а», чья поперечная палочка, вместо того чтобы идти параллельно строке, под острым углом устремлялась к одной из ножек, точно биссектриса воображаемого треугольника, и едва заметный наклон влево.

Словно в бреду, он подал паспорт сотруднице иммиграционной службы. Перед глазами, будто в плохо смонтированном любительском видео, ни с того ни с сего стали всплывать, казалось бы, не связанные друг с другом фрагменты.

«Франческа сама любезно вызвалась нам помочь», — эхом отдались в голове слова Ди Дженнаро. Затем Глеб в ужасе вспомнил, как неосмотрительно поделился с Франческой высказыванием Брульи насчет «крота». И сразу же появился этот человек-призрак Скутти. Мало того, Глеб сам рассказал ей о плане комиссара, чем, похоже, существенно облегчил таинственным злоумышленникам поиски утерянной «Богородицы». Боже, каким же он был идиотом!

Пройдя паспортный контроль, Глеб плюхнулся за столик в кафе и с горя заказал две порции граппы. Опрокинув первую рюмку, он сокрушенно опустил голову. Тут его взгляд нечаянно упал на раскрытый карман портфеля. Оттуда что-то торчало. Что-то чужое.

Глеб поставил портфель на стол, затем осторожно извлек пухлый сверток. Подбросить его могла только Франческа. Вернув ощущение реальности второй рюмкой граппы и готовый к любому подвоху, он развернул обертку.

Это была ксерокопия уже знакомого Глебу манускрипта. Причем, в отличие от документа, обнаруженного в папской библиотеке, страниц тут насчитывалось гораздо больше. Мало того, судя по особенностям письма, исходный экземпляр представлял собой список куда древнее ватиканского. Неужто это копия с оригинала дневников Афанасия Никомидийского?

Глеб в изумлении снова посмотрел туда, где они всего пять минут назад расстались с Франческой. Милая, да кто же ты такая?

Тут в его голове всплыла фраза из их самого первого разговора: «Все дело в истории моей семьи…»

Спешно разложив на столике свой ноутбук и обнаружив доступное беспроводное соединение, Глеб занялся поисками сайта, посвященного генеалогии итальянской знати. Вскоре он обнаружил то, что искал. А именно — длинный список благородных фамилий. Глеб нетерпеливо щелкнул на букве «Р».

Так, Риарьо, Рондинини… Вот, нашел. Руффальди. Отец, мать, дед, прадед, прапра…

Черт, черт, черт! Он в сердцах хлопнул ладонью по столу, да так сильно, что посетители за соседними столиками, оторвавшись от тарелок и чашек, смерили его укоризненными взглядами.

Согласно информации, бесстрастно высветившейся на компьютерном экране, прапрадед Франчески Антонио Руффальди в свое время женился на греческой дворянке по имени… Елена Костинари.

Просторный «Аэробус» уносил его все дальше и дальше от Апеннин. В голове закольцевалась не утратившая справедливости, несмотря на столетний возраст, строчка Фета: «Италия, ты сердцу солгала!»

Как же он был слеп! Единственным утешением стал манускрипт, позволивший на время забыть о случившемся. Ни предложенная стюардами еда, ни напитки не могли оторвать Глеба от чтения этой летописи, одновременно преисполненной и горечи, и торжества.

Перелистывая страницы, он боролся с искушением «заглянуть» в историю ксерокопии. После того разочарования, что он только что пережил, его уже ничем не расстроишь. И что он тогда теряет?