Напрасно молил он братьев во Христе о пощаде, напрасно уверял, что узнал нож, некогда принадлежавший Юлиану Отступнику, но понятия не имеет, кто и зачем устроил языческий алтарь у него дома.
Сказывают, будто, поняв, что мольбы бесполезны, епископ перед смертью прошептал, что этоубиенный в Персидской пустыне Август, заключив сделку с дьяволом, дотянулся до него из самой преисподней…
…Но пора наконец перейти к завещанию.
О как же прозорлив был Юлиан, когда, лежа на смертном одре, говорил, что империя снова поменяет бога. И храмы будут вновь осквернены и разрушены, а хранящиеся в них шедевры уничтожены.
Так оно и вышло. Одним из своих самых первых эдиктов преемник Юлиана император Иовиан, подзуживаемый клиром, повелел сжечь дотла знаменитую антиохийскую библиотеку и под страхом смерти запретил языческие ритуалы.
А потом были осквернены храмы, некогда считавшиеся украшением Константинополя: храм Афродиты с особым цинизмом превратили в дом терпимости, а Храм Солнца — в конюшню. Чуть позже, при Феодосии, по императорскому велению сравняли с землей все, что уцелело доселе. А следующий его эдикт строго-настрого запретил восстанавливать разграбленные святилища. Впрочем, Феодосию и этого показалось мало, и тогда он ввел смертную казнь даже для тех, кто всего лишь отваживался смотреть на разрушенные святыни и сброшенные с пьедесталов статуи.
В итоге науськиваемая священниками толпа по кирпичикам разнесла все, что по счастливому стечению обстоятельств еще не успели уничтожить: от считавшегося одним из Чудес Света храма Артемиды Эфесской до величайшей в мире Александрийской библиотеки, сожженной как хранилище бесовских книг.
Увы, я смог спасти совсем немного. Только небольшую частицу бесценного наследия Истинной Веры. Но я горжусь тем, что сдержал слово, данное другу и государю.
Не стану утомлять тебя списком святынь, мудростью Юлиана сохраненных для потомков. Ты найдешь его приложенным к рукописи.
Вот я и подошел к концу моего рассказа, сын мой. Теперь тебе все известно о собственном высоком предназначении. Так будь же его достоин! А мне лишь остается уповать на твое послушание да предаваться воспоминаниям о заблудившихся в бесконечном лабиринте времени днях.
Помнится, я начал с того, как мой Господин, волею Богинь Судьбы возвеличенный в Цезари, процитировал Гомера: «Очи смежила багровая Смерть и могучая Мойра».