Энрико Карузо: легенда одного голоса

— Дора, вы можете ответить своему отцу «нет». У меня нет полмиллиона долларов наличными. У меня есть ценные бума­ги, но я не продам их. Я не дал бы денег, даже если б они у меня были. После нашей свадьбы все, что есть у меня, будет вашим. Обдумайте все сегодня ночью и скажите завтра, согласны ли вы стать моей женой.

Мы остались в Нью-Йорке, и рано утром по телефону я ска­зала Энрико, что готова венчаться хоть сегодня. Мои приготов­ления к свадьбе были несложными — я только попросила под­ругу купить мне платье и шляпу. Тёмно-синее с белой оторочкой платье и маленькая шляпка с белыми лентами составляли всё мое приданое. В салоне я застала Энрико, рассматривавшего портрет свой матери. На глазах у него были слезы.

— Как я хотел бы, чтобы она очутилась здесь, — сказал он, она умерла тридцать лет назад.

Мы поженились в унитарной церкви на Мэдисон Авен и» Потом Энрико написал письмо мисс Б., в котором просил отца простить нас, но я так и не знаю, дошло ли оно до отца. Через некоторое время, даже не известив мать и других детей, они удочерил мисс Б., чтобы сделать законным ее пребывание в доме. Я больше никогда не видела их. Он лишил всех нас наследства и после смерти матери завещал все свое состояние мисс Б.

Все это случилось год назад, а теперь я была женой величайшего в мире певца и через несколько месяцев ждала ребенка Когда я сказала об этом Энрико, он просто ответил:

— Мы должны сохранять то, что Бог посылает нам.

Я не думала о ребенке ни во время поездки в Италию, им и течение лета, но сейчас задумалась — впервые происходит что то, случившееся только со мной, а не со мной и Энрико. Всё, что произошло, казалось сказкой, и невольно приходили на ум обычные окончания сказок: «Они поженились и жили счастливо вместе со своими детьми».

Жизнь с Энрико отличалась от жизни у отца, как небо от земли. Я не сразу привыкла к тому, что в жизни Энрико было вполне естественным. Приученная в доме отца к твердой дисциплине, я невольно ожидала, что Энрико станет также сурово осуждать мои ошибки. Первое событие, которое показало, что это не так, произошло, когда мы были женаты не более двух недель. В один из жарких дней, когда я собиралась принять ванну, меня позвал Энрико. Я поспешила к нему, и он вручил мне позолоченный ларец, содержавший чековую книжку на пять тысяч долларов. Для меня это было настолько необычно, что я только и могла сказать:

—    Спасибо, я постараюсь не тратить денег зря, — как ответила отцу, когда он как-то дал мне доллар.

— Ты не должна так поступать, — сказал Энрико, — это тебе на развлечения.

Изумленная, я пошла к себе в комнату. Внезапно я увидели струйку воды, вытекавшую из-под дверей моей ванной.

— Боже мой, ванна, — мелькнуло у меня голове.

Комната превратилась в озеро, а ванная — в Ниагару. Я поспешила закрыть воду и с ужасом смотрела на то, что натворила. Ничего не оставалось делать: следовало сказать Энрико, что по своей глупости я не только испортила ковер, но и залила нижние комнаты, — и все это после того, как он сделал мне та­кой подарок. Конечно, он возьмет его назад, ужасно рассер­дится и долго не будет разговаривать со мной. В этот момент Энрико открыл дверь. Он остановился на мгновение, увидев мое горе, затем подошел и поцеловал меня:

— Ничего, Дора. Ковер мы заменим, и все будет хорошо. Только никогда больше не смотри на меня со страхом.

Через неделю начинались концерты Энрико на открытой эстраде в Центральном парке. До парка нас сопровождал эс­корт полиции на мотоциклах. Когда я села на место, мэр пре­поднес мне букет превосходных американских роз, перевязан­ных красной, белой и голубой лентами. Я подумала: «Как был бы зол отец, если бы видел меня».

В тот же момент голос Энрико и все окружающее показались мне сном. Я снова услышала звук отцовского ключа, откры­вающего дверь.

После концерта, во время ужина, Энрико спросил меня:

— Дора, что у тебя с руками?

Мои руки были покрыты царапинами.

— Это розы. Я вспомнила отца.

— Ты скоро забудешь все и не будешь никого бояться, — ска­зал Энрико.

В течение пяти дней мы стояли на Азорских островах, загру­жаясь углем. В клубах черной пыли на борт парохода карабка­лись люди, неся за спинами корзины с углем.

— Сойдем на берег, — сказал Энрико, — я найду машину.

Машина оказалась очень старым «Фордом», с облезшей краской, открытым и без рессор. Первым делом мы поехали на почту, где Энрико купил португальские марки для своей кол­лекции.

Я изумилась, когда услышала, что он бегло разговаривает по-португальски, и спросила, откуда он знает этот язык.

— Я часто пел в Бразилии.

— Но ты ведь не знаешь русского языка, хотя и пел в Петер­бурге?

— В Бразилии я бывал очень часто.

Каждый день я открывала в нем что-нибудь новое. Проучась в свое время в школе только один год, он говорил на семи языках.

Наконец мы снова поплыли. В один из прекрасных, спо­койных дней я лежала в шезлонге, наблюдая за Марио. Он при­нес на палубу стол, затем стул. Проверил, все ли прочно стоит, и разложил на столе бумагу, линейку, чернила и ручки.

— Как поживает Брунетта? — спросила я.