*) Даже «Handbuch der Metrik» Германна начинается параграфами кантовской философии. В § 8 даже выводится, что закон ритма необходимо должен быть: 1) объективным, 2) формальным, 3) определенным а priori законом. Интересно сравнить с этими требованиями и следующими далее принципами причинности и взаимодействия трактовку самих стихотворных размеров. На нее эти формальные принципы не оказывают ни малейшего влияния.
Если сравнить ближе кантовскую философию с метафизицирующим эмпиризмом, то мы увидим, что наивный эмпиризм, правда, твердо держится чувственного восприятия, но он вместе с тем допускает духовную действительность, сверхчувственный мир, каково бы ни было его содержание, каков бы ни был его источник,— мысль, фантазия или что-нибудь другое. Со стороны своей формы факты этого сверхчувственного мира, как и другие факты эмпирического знания, находят свое удостоверение в авторитете внешнего восприятия, в духовном авторитете. Но эмпиризм, рефлектирующий и делающий своим принципом последовательность, борется с таким дуализмом последнего, высшего содержания и отрицает самостоятельность мыслящего начала и развивающегося в нем духовного мира. Материализм, натурализм представляет собою последовательную систему эмпиризма.— Кантовская философия противопоставляет этому эмпиризму принцип мышления и свободы и примыкает к первому роду эмпиризма, нисколько не выходя за пределы его общего принципа. Одной стороной ее дуализма остается мир восприятия и рефлектирующего о нем рассудка. Этот мир, правда, выдается за мир явлений. Это, однако, только название, формальное определение, ибо источник, содержание и способ рассмотрения остаются совершенно одинаковыми с эмпиризмом Другую сторону дуализма, напротив, представляет собою самостоятельность постигающего себя мышления, начало свободы, которое обще кантовской философии с прежней обычной метафизикой, но которую она лишает всякого содержания и не может вновь ей дать его.
Это мышление, называемое здесь разумом, лишенное всякого определения, ставится выше всякого авторитета. Главное действие, оказанное кантовской философией, состояло в том, что она пробудила сознание абсолютно внутреннего характера разума, который, благодаря своей абстрактности, хотя и ни во что не может развиться из себя и не может породить никаких определений, никакого познания или нравственных законов, все же решительно отказывается допускать и признавать в себе что-либо, носящее характер внешнего. Начало независимости разума, его абсолютной самостоятельности внутри себя должно отныне рассматриваться как всеобщий принцип философии и так же как одно из основных убеждений нашего времени.
Прибавление 1-е, Критической философии принадлежит та великая отрицательная заслуга, что она признала, что определения рассудка принадлежат области конечного и что движущееся в их пределах познание не достигает истины. Но односторонность этой философии составляет то, что она видит конечность этих определений рассудка в том, что они принадлежат лишь нашему субъективному мышлению, для которого вещь в себе должна оставаться чем-то абсолютно потусторонним. На самом же деле конечность определений рассудка заключается не в их субъективности, а они сами по себе конечны. По Канту, напротив, то, что мы мыслим, ложно потому, что мы это мыслим.— Другой недостаток кантовской философии нужно видеть в том, что она представляет собою лишь историческое описание мышления и голое перечисление моментов сознания. Это перечисление хотя в главном и целом правильно, но в нем нет и речи о необходимости этих эмпирически найденных моментов. В качестве результата размышлений о различных ступенях сознания кантовская философия выставляет положение, что содержание того, о чем мы знаем, есть лишь явление. О этим результатом следует согласиться постольку, поскольку конечное мышление, несомненно, имеет дело лишь с явлениями.
Но этой ступенью познания оно еще не кончается, и существует еще более возвышенная область, которая, однако, остается для кантовской философии недоступной, потусторонней.
Прибавление 2-е. В кантовской философии устанавливается лишь формально принцип, что мышление определяет себя из самого себя, а каким образом и как далеко происходит это самоопределение мышления,— Кант еще не показал. Фихте же, напротив, осознал этот недостаток кантовской философии и, выставив требование дедукции категорий, сделав вместе с тем попытку действительно дать таковую.