Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Будучи совершенно бескорыстным, о. Павел все средства, какие к нему стекались от его почитателей, тратил на нужды монастыря своего и его огромной библиотеки древнейших книг и рукописей церковного характера на всех языках, а также на дела благотворительности. Сам он вел аскетический образ жизни, не поощряя к этому других, а памятуя изречение Спасителя: «Могий вместити – да вместит»[Мф. 19:12]. С великой мягкостью он относился к слабостям в других людях, избегая их осуждения, но был всегда строг и серьезен в вопросах веры в Бога, не допуская здесь никаких колебаний.

Вот с этим человеком мне и пришлось познакомиться в Херсонесе при довольно странном приключении. Я знал в монастыре только настоятеля и эконома, с которыми и приходилось иметь дело в связи с работами. Религиозность моя после Инженерной академии значительно понизилась, и я стал легкомысленно относиться ко многому, даже в обрядовой стороне веры. Однажды, уже в период затишья в работах, я обходил по самому берегу моря развалины Херсонеса, залезал в подземелья, измерял площадь мозаикового пола в остатках публичных зданий или богатых домов и пр. Так я выбрался за развалины крепостной стены и пошел вдоль берега моря, заметив в его скалистом обрыве высеченные пещеры: это, по-видимому, загородное кладбище в несколько этажей. Перелезая из нижнего этажа в вышерасположенный, я оборвался и покатился по каменистой осыпи вниз к берегу моря… Вдруг сверху с обрыва тревожный голос спросил:

– Друг мой! Не ушибся ли ты? Я сейчас сойду тебе помочь…

Поднявшись, я увидел стоящую над обрывом фигуру старика-инока, очень встревоженного моим падением, которое, слава Богу, оказалось очень удачным: я отделался лишь несколькими синяками на ногах и руках.

Выбравшись по указанной мне тропинке наверх, я и познакомился со стариком о. Павлом. Он заговорил со мною с необычайной простотой, ни в чем не проявляя и не навязывая мне своего духовного сана. Мы оба сели на край обрыва и проговорили до заката солнца (часа два). Я простился с ним, совершенно очарованный этим необыкновенным человеком, который изумительно умел слушать другого просто, увлекательно говорил сам, не позволял себе ничего лишнего и в слове, и в мыслях. Проницательность и интуиция его были поразительны, а логика неотразима. Когда в разговоре дело коснулось религии, я и тоном, и выражениями довольно шутливо отнесся к ней. О. Павел, пристально взглянув на меня, сказал:

– Напрасно ты так думаешь. А я вот скажу тебе, что в последующую твою жизнь ты будешь одним из столпов Веры[141]

.

Мы сердечно с ним простились.

Во все время пребывания в Херсонесе я находил все-таки время побеседовать с о. Павлом, а затем вел еще несколько лет дружескую с ним переписку до самой его смерти и чту до сих пор его память.

После смерти о. Павла Прусского московский профессор и византинист Н.Н. Субботин издал капитальный труд о жизни и деятельности этого знаменитого старца, то в одном из томов приложил его переписку с разными учеными и церковными деятелями; туда же попали и все мои письма, которые, к моему изумлению, были заботливо сохранены и тщательно в хронологическом порядке подобраны. Старец Павел был в моей жизни важнейшим из духовных наставников, с какими мне пришлось встречаться до и после знакомства с ним. Нисколько не принимая авторитетного тона в своих наставлениях, он просто раскрывал пред моим духовным взором многие малопонятные вопросы веры, обсуждал их со мною доступным языком, указывал, в чем именно всякий мыслящий и сомневающийся человек заблуждается и своей неотразимой логикой, покоящейся на превосходном знании всей церковной литературы, выводил меня на правый путь. Это знакомство и дружба великого старца утвердили меня больше и основательнее в религии, чем все проповеди и наставления множества других духовных витий.

Пришел, однако, приказ, отзывающий роту в состав бригады. Мы дружески простились с полковником Делагарди, который очень одобрял мои скромные труды как участкового ответственного инженера, а также сердечно благодарил мою роту за выдающееся усердие, отличное выполнение его поручений и образцовое все время поведение людей. Простился я и с незабвенным моим духовным наставником отцом Павлом, которого через несколько лет еще раз видел в Москве в единоверческом монастыре, но уже очень дряхлым и больным.