Эпизоды 1940-1944

Мой долг, совершенно очевидно, был найти своего коллегу. Я бросился на поиски, оказавшиеся, однако, тщетными. К концу дня Мандель явился в кабинет председателя палаты депутатов как обычно с совершенно невозмутимым видом и рассказал мне о случившейся с ним истории. Мандель потребовал, чтобы его отвели к маршалу, ставшему теперь главой правительства. Его ввели в кабинет.

– Зачем вы приказали арестовать меня? – спросил он Петэна.

Ответ:

– Потому что сегодня утром в правительственной почте оказалось письмо, извещавшее о вашем намерении убить нас – Вейгана и меня.

– Вы прочтете еще множество подобных писем, – возразил Мандель (я воспроизвожу его рассказ дословно, с тщательностью, которой заслуживают все, и в особенности люди, которых сегодня нет в живых).

Маршал признал, что произошла ошибка. Он заявил о своей готовности подтвердить ее письменно и тотчас же написал письмо. Однако, поскольку в письме выражались лишь сожаления, Мандель потребовал формальных извинений. Они были ему даны в письме следующего содержания:

«Управлением контрразведки был получен донос, в котором сообщалось, что по наущению г-на Манделя и генерала Бюрера будто бы создан склад оружия с целью проведения операции против Правительства. На этом основании я отдал приказ об аресте этих господ. Я пришел к убеждению в том, что этот донос ни на чем не основывался и носил характер провокационного маневра. Я приношу свои извинения по этому поводу и горячо желаю, чтобы эта печальная история не имела бы никаких иных последствий».

Решительно, душа несгибаемого Клемансо возрождалась в теле его бывшего помощника.

Лионская драма

Для меня национальная трагедия усложнялась трагедией местной. В тот же понедельник, 17-го, когда правительство Петэна приступило к выполнению своих обязанностей, немцы подошли к Вильфраншу на Соне, то есть они находились у ворот Лиона. Макон уже не отвечал на телефонные вызовы. Об этом мне сообщил мой префект Эмиль Боллаэрт, служивший у меня помощником, когда я был премьер-министром.

В ночь с понедельника 17-го на вторник 18-го, в половине первого, Болаэрт вызвал меня к телефону.

– Лион собираются бомбить, а армейские власти не предусмотрели никаких эффективных мер для его обороны. Здесь, как и повсюду – в Арденнах, на подступах к Парижу, – инженеры и техники, которые вскоре заняли столь жесткую позицию по отношению к депутатам парламента, ничего не подготовили; в Лионе не оказалось ни боевой техники, ни воинских соединений. Армия окружила себя атмосферой секретности. Прикрываясь ею, она ничего не сделала. По приказу командующего альпийской армией ведется подготовка к взрыву мостов через Рону. Осуществление этого приказа стало бы настоящим бедствием для города, значительная часть которого расположена на полуострове. Необходимо во что бы то ни стало добиться того, чтобы Лион, население которого не эвакуировано, был объявлен открытым городом. Генерал Артунг, комендант Лиона, не возражает против этого предложения, ибо город не сможет сопротивляться больше часа, заявил мне Болаэрт, один из самых храбрых офицеров первой мировой войны.

В гарнизоне Лиона было около трех тысяч солдат, главным образом негров, которые, кстати говоря, позднее героически сражались на его северных подступах.

Пришлось отправиться глубокой ночью на поиски военного, министра или председателя совета министров. Я дал себе слово убрать из своего рассказа всю ненужную патетику. Грубые факты сами говорят за себя. Можно ли, однако, без волнения представить себе душевное состояние человека, которому в то время, когда вся страна находится на грани катастрофы, когда ее предают врагу, становится известным, что над его родным городом, которым он управлял вот уже тридцать пять лет, нависла беда. В военном министерстве, как и в совете министров, не было ни одного дежурного. Ни один отдел не работал, не горела ни одна лампа. Здание охраняли несколько человек – сонный лейтенант, старший сержант, два солдата и два жандарма-гвардейца. Самое живое, что было на этом кладбище – два бюста (возможно, бюсты маршалов). Впечатление такое, будто страна погибла, что ее уже нет в живых. Роберт Эскарпит, старший сержант, которого я встретил, оказался воспитанником высшего педагогического училища. Позднее в газете «Аксьон» от 6 июля 1945 г. он опубликовал свои воспоминания об этой ужасной ночи. Это он принес генералу Гуро известие о перемирии и видел, как генерал заплакал.

– Вам стыдно, – сказал он мне. – Мне тоже.