Один из солдат гвардии, как оказалось, знал меня. Он видел меня у себя на родине, в Ла-Бреде, когда я приезжал туда, чтобы принять участие в церемонии в честь Монтескье. Новое осложнение: воздушная тревога. Меня втолкнули в неосвещенный подвал, а мой помощник Фриоль в это время тщетно пытался узнать адрес маршала Петэна. Наконец через министра Бодуэна мы выяснили, где живет маршал. Мы понеслись туда в сопровождении маленького солдата из Ла-Бреда, который показывал нам дорогу. Наша машина упорно шла к цели, несмотря на категорические требования отрядов «пассивной обороны», провожавших нас свистками. Нас встретили гг. Амбер и Фонро. Разбудили маршала. Он принял меня в постели и дал согласие на то, чтобы Лион был провозглашен открытым городом.
Генерал Бино позвонил дежурному офицеру генерала Вейгана, а затем в моем присутствии префекту Болаэрту. Вернулся я домой в три часа утра. Однако вопрос все еще не был решен – у командующего альпийской армией, видимо, нашлись возражения. Каждые полчаса я звонил в лионскую мэрию.
Специально назначенные лица были наготове и ждали сигнала, чтобы взорвать мосты. Я запретил проведение этой операции. В 10 часов 19 июня помощник маршала по гражданским делам г-н Фонтрео явился сообщить мне, что под утро трудности возросли. В 6.30 командующий альпийской армией все еще не отменил своего приезд об обороне Лиона, в котором не было войск. Вопрос был улажен лишь к 7 часам утра.
Тем временем национальная драма продолжала нарастать. В 10.20 посол Соединенных Штатов зачитал мне последнее послание президента Рузвельта. Если мы сдадим флот, это будет означать конец американской дружбе и доброй воле. Сразу же Жанненэ и я обратились к президенту республики с письмом следующего содержания:
Бордо, 18 июня 1940 г,
Господин Президент Республики,
Вчера мы испытали громадное удовлетворение, услышав заявление маршала Петэна и министра Бодуэна о том, что они смогут согласиться (в чем мы совершенно уверены) лишь с предложениями, уважающими законы чести.
В эти часы, когда события развиваются столь быстро, столь стремительно, что мы рискуем отстать от них, нам хочется своевременно подтвердить Вам сказанное нами еще вчера, а именно: никакое соображение не может позволить нам принять как несовместимый с честью Франции сепаратный мир, который разорвал бы наши обязательства по отношению к Великобритании и Польше, серьезным образом скомпрометировал бы наши отношения с Соединенными Штатами, подорвал бы уважение к нам во всем мире, и в частности среди народов, связавших свою судьбу с нашей, и который, по сути дела, путем выдачи или даже уничтожения флота усилил бы средства нападения наших врагов на наших союзников.
У нас не может быть сомнения в том, что Правительство, когда оно получит ожидаемые им ответы, будет точно так же, как и мы, толковать свои собственные заявления. Соблаговолите, господин Президент Республики, принять заверения в нашем глубоком к Вам уважении и преданности.
Подписи:
Что касается Лиона, то в 14.35 мне вручили следующую телефонограмму от имени генерала Бино:
Меры, принятые в отношении Лиона, соответствуют мерам, принятым в отношении Парижа; они позволили уберечь город. Вместе с тем линия, установленная на Роне, аналогична линии, установленной для Парижа – она позволит известить о приходе немцев. Меры эти приняты генералом Вейганом, который отдал соответствующий приказ.
В прессе я прочел послание Черчилля, составленное в предупредительных по отношению к Франции выражениях.
Вопрос об отъезде решен (18 июня)