Эра Меркурия. Евреи в современном мире

В городах и местечках черты оседлости светское образование начиналось дома или в молодежных кружках, возглавляемых студентом, который исполнял роль раввина в ешиботе. “Помню, как будто это было вчера, – писал один из членов такого кружка, – с каким страхом и благоговением сидели мы на деревянной скамье у большой кирпичной еле теплой печи. Напротив нас за столом сидел молодой человек лет двадцати семи, двадцати восьми”. Как пишет о руководителе своего кружка другая мемуаристка, “познаниями он обладал неограниченными. Я верила: еще несколько таких людей, как он, и можно начинать революцию”. Главными предметами изучения были русский язык, русская классическая литература и различные социалистические тексты, тоже по большей части русские. Чтение приводило к прозрению. Для будущего революционера М. Дрея откровением стал “Прогресс в мире животных и растений” Д. И. Писарева:

Все старые, традиционные взгляды, усвоенные мною с детства без критики, разлетелись как дым. Мир лежал передо мной простой и ясный, и я сам стоял среди этого мира спокойный и уверенный. Ничего таинственного, пугающего, непонятного в мире для меня не осталось, и я думал, как гетевский Вагнер, что я многое уже знаю и со временем узнаю все… Мне казалось, что никаких прорех в моем миросозерцании нет, что никакие колебания и сомнения более невозможны и что я навсегда приобрел твердую почву под ногами…

Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это было лучшее время моей жизни. Никогда больше я не испытывал так интенсивно того восторга, который дается первым пробуждением мысли и впервые раскрывающейся перед тобой истиной[212]

.

Благодаря пробудившейся мысли, европейской одежде, хорошему русскому и новому, часто нееврейскому, наставнику еврейские кружковцы и самоучки попадали на “островки свободы” русской радикальной молодежной культуры (где их встречали среди прочих русскоязычные дети прежних мигрантов). “Они говорили со мной как с равным! – писал Абрахам Кахан. – Как будто я был одним из них! Не делая никакого различия между христианами и евреями! В духе истинного равенства и братства!” Главная задача кружков, какую бы разновидность социализма они ни проповедовали, состояла в том, чтобы переделать мир по своему образу и подобию, свергнуть всех отцов и возвестить царство вечной молодости:

Жизнь обрела новый смысл. Наше общество построено на несправедливости, которую можно уничтожить. Все могут быть равными. Все могут быть братьями! Вот так же, как в доме Володьки, – все равны и все братья! Это можно сделать! И сделать это необходимо! Ради такого нового мира все должны быть готовы жертвовать собой.

Я разделил мир на две группы: “они” и “мы”. На “них” я взирал с жалостью и презрением. Каждый мой друг, бывший одним из “них”, представлялся мне существом несчастным. И в то же самое время новая вера пробудила лучшие черты моей натуры, сделала меня более терпимым, позволила мне говорить спокойно, даже когда к сочувствию примешивалось презрение. Мной овладело подобие религиозного экстаза. Я сам себя не узнавал[213]

.

Мать Мандельштама тогда тоже жила в Вильне. Ее круг был чуть более литературным и менее революционным, но кто бы заметил разницу?