Эра падающих звёзд

А Ильяс словно оказался в тёмном тоннеле – из-за мандража первых секунд схватки угол зрения сузился. Слева – большая комната, кажется, кухня. Ему пришлось повернуть голову, чтобы увидеть сбоку и позади силуэт одного из бойцов. Указательным пальцем Рахматуллин сделал ему жест: «Ты. Проверь там».

Взгляд скользит по прихожей. Справа – закрытая дверь. Снова жест той же рукой (вторая сжимает рукоятку автомата): «Ты. Туда». Делает шаг вперёд. До лестницы метра три. Наверху слышны крики – там царит паника. Надо идти наверх, идти скорее. Но внизу помещения не проверены. Слишком мало людей для такой операции. Тот, что справа (Томсков?.. ополченец?.. солдат?..), всё ещё мнётся у двери. Ильяс делает полушаг к лестнице, приставляет другую ногу. Тот, что справа, поворачивает дверную ручку.

Ильяс успевает сделать полушаг.

От двери грохает. За спиной раздаётся короткая очередь. Из комнаты доносится женский вопль: «Не надо, Макси-им! Не надо-о!..» Кто-то падает рядом. Снова грохает – женский вопль превращается в визг, а деревянная обшивка прихожей издаёт морозный треск, принимая заряд картечи. Ильяс прижался к шкафу-вешалке возле входа в ту комнату, откуда шла стрельба, развернулся, озираясь.

Басы дробят воздух и стены. Сверху слышны какие-то стуки и мат.

Ополченец – он упал. И, падая, выпустил короткую очередь, но все пули ушли в пол, оставив рваные кратеры и щепки на ламинате. Крови на ополченце нет, однако он лежит без движения на спине, раскинув согнутые в локтях руки, округлившиеся глаза смотрят в потолок. Напротив, в кухне спрятался солдат. Томсков цел – он за порогом, укрылся сбоку от двери.

– Томсков! Томсков, – взывает Ильяс в микрофон шёпотом, – смотри за лестницей. Прикрой мой тыл. Смотри за лестницей…

Шепчет и достаёт гранату Ф-1. Хватит ли ума солдату, что скрылся в кухне, не выглядывать? Нет, не в гранате дело – в него может попасть следующая порция картечи.

В тёмной комнате женский голос повторяет: «Максим, Максим…», а затем – взвизг и грохот. Звон стекла. Похоже, стрелявший хочет уйти. Ай нет!

Ильяс отгибает усики чеки, выдёргивает её из запала и бросает гранату в комнату. Щелчок капсюля, звон скобы. Слышно, как граната ударилась обо что-то, потом упала на пол и покатилась.

– Тикай! – мужской вопль, а на секунду умолкшая женщина снова начинает голосить.

Шум, удар, звон стекла… «Осколки», – произносит Ильяс. А потом – взрыв.

На редкость плотная воздушная волна тряханула помещение. На кухне зазвенело, колыхнулась одежда на вешалке, из комнаты вылетели щепки и ошмётки ткани. На мгновение память Ильяса почему-то оживила картинку из эпицентра ядерного взрыва.

Это было в южных предместьях Новосибирска на третью неделю войны. Их отряд привезли туда, чтобы убрать тела. Взрыв произошёл за неделю до этого, на высоте двух или даже трёх километров, поэтому уровень радиации был низкий. Вокруг – серое пространство с чёрными пятнами копоти кое-где и торчащими железобетонными и металлическими столбами, земля покрыта блестящей, легко крошащейся слюдяной коркой. Но Ильяса особенно поразила не безжизненная равнина в эпицентре, а то, что находилось километрах в четырёх-шести от него.

Зона, где остался только камень и металл – остальное сгорело в пожаре, который длился трое суток. Но среди кирпично-бетонного и стеклянного крошева можно было увидеть десятки металлических ящиков со вмятыми боками. Это были холодильники. Холодильники и баки летних душей. Они все были вогнуты внутрь. Огромное давление раскалённого воздуха заставляло их проваливаться в центр собственного объёма, сжиматься, ребриться ломаными линиями. Доктор Индиана Джонс не сумел бы спастись в холодильнике³⁵ от ядерно-воздушного пресса… если только на значительном отдалении от эпицентра.

Ополченец зашевелился. Ильяс тут же наклонился, схватил его за руку и потянул на себя. Автомат бойца остался лежать у входа в тёмную комнату – Ильяс не рискнул подобрать оружие, хотя стрелявший, скорее всего, был уже за окном.

– Томсков! – выкрикнул Рахматуллин. – Угол дома справа! Один ушёл через окно.

И всё его внимание обратилось на лестницу, откуда сейчас исходила наибольшая угроза.

– Томсков, ты жив? Почему молчишь?

– Да, – послышался тихий голос старшего прапорщика в наушниках. – Я смотрю.

«Растерялся», – подумал Ильяс.

Вышла в эфир Паркова:

– Вижу движение на втором этаже.

– Если с оружием – огонь! – едва скомандовал Ильяс, как раздался щелчок, металлический звон (словно вилка упала на каменный пол) и что-то светлое мелькнуло над лестницей…

«Руганка!»³⁶ – только и успел подумать Ильяс. И немного отвернуться.

Взрыв!

Счастье, что граната не долетела до пола, а ударилась о балясину или поручень – осколки большей частью ушли вверх и в кухонную перегородку. Но Рахматуллин всё же почувствовал жгучую боль в плече и в голени. Надо было выбираться из западни, в которую они попали. Если эта граната была из боекомплекта Захарченко, то следующей может взорваться РГО³⁷, и тогда парой царапин не обойдётся.

Ильяс дал длинную очередь в тёмную комнату. Оттуда донёсся женский крик.