Читаем Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи полностью

Славно условились мы о тысячах двух поцелуев,И поцелуев я дал тысячу, тысячу взял.О, соблюла ты число, клянусь, моя радость Неера, —Но никогда не склонна к точному счету любовь!Кто похвалил бы хлеба, чьи колосья возможно исчислить?Кто сосчитал бы траву на орошенной земле?Вакх, возносят тебе о сотне ли гроздьев моленья?Сельское кто божество молит о тысяче пчел?Если Юпитер благой кропит пересохшее поле,То упадающих вод капли не в силах мы счесть;Или когда от ветров содрогается воздух, и в небеГневный Юпитер рукой схватит оружье свое,
Буйственным градом лазурь побивая морей или землю,Сколько он буйный сметет нив и во скольких местах?Также и зло и добро посылается с неба без счета, —Мощен Юпитера дом, так подобает ему.Ты же, сама божество, красивее оной богини.Что по морскому пути в зыблемой конхе плыла,Неба дары, — поцелуи, — зачем числу подчиняешь?Ведь не считаешь моих стонов, жестокая, ты!Ты не считаешь и слёз, нистекающих, словно потокиВечно бегущей воды, вдоль по лицу моему.Если считаешь ты слезы, считай и лобзанья, — но еслиСлёз не считаешь, нельзя и поцелуи считать.Дай же ты мне утешений — напрасных! — в томительных муках,
Ради бесчисленных слез счет поцелуям прерви.

7[419]

Поцелуев до сотни сот,Поцелуев до тысяч ста,Или тысяч до тысячи,Тысяч тысячи многие, —Сколько в море СицилииКапель, звезд ли на небе, —Столько рдяным твоим щекам,Столько рдяным твоим губамИ глазам говорящим дам
В неустанном порыве я,О красотка Неера!Но едва лишь обнимемся,Сблизив щеки румяные,Сблизив губы горячиеИ глаза говорящие,Не дается увидеть мнеГуб и розовых щек твоих,Ни твоих говорящих глаз,Ни улыбки умильной.А они — словно Цинтий-бог.Черный с неба согнавший кров,Сквозь эфир успокоенный
Коней блещущих правящий,Светлый рдяным сиянием, —Все слезинки со щек моих,Все заботы с души моей,Вздохи все отгоняют.Ах! Сколь сильный у глаз моихВозникает с губами спор!Самого я смогу ль стерпетьГромовержца соперником?Так, соперничая, глазаГуб моих не выносят.

8[420]

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

Сага о Ньяле
Сага о Ньяле

«Сага о Ньяле» – самая большая из всех родовых саг и единственная родовая сага, в которой рассказывается о людях с южного побережья Исландии. Меткость характеристик, драматизм действия и необыкновенная живость языка и являются причиной того, что «Сага о Ньяле» всегда была и продолжает быть самой любимой книгой исландского парода. Этому способствует еще и то, что ее центральные образы – великодушный и благородный Гуннар, который никогда не брал в руки оружия у себя на родине, кроме как для того, чтобы защищать свою жизнь, и его верный друг – мудрый и миролюбивый Ньяль, который вообще никогда по брал в руки оружия. Гибель сначала одного из них, а потом другого – две трагические вершины этой замечательной саги, которая, после грандиозной тяжбы о сожжении Ньяля и грандиозной мести за его сожжение, кончается полным примирением оставшихся в живых участников распри.Эта сага возникла в конце XIII века, т. е. позднее других родовых саг. Она сохранилась в очень многих списках не древнее 1300 г. Сага распадается на две саги, приблизительно одинакового объема, – сагу о Гуннаро и сагу о сожжении Ньяля. Кроме того, в ней есть две побочные сюжетные линии – история Хрута и его жены Унн и история двух первых браков Халльгерд, а во второй половине саги есть две чужеродные вставки – история христианизации Исландии и рассказ о битве с королем Брианом в Ирландии. В этой саге наряду с устной традицией использованы письменные источники.

Исландские саги

Европейская старинная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги
Гаргантюа и Пантагрюэль
Гаргантюа и Пантагрюэль

«Гаргантюа и Пантагрюэль» — веселая, темпераментная энциклопедия нравов европейского Ренессанса. Великий Рабле подобрал такой ключ к жизни, к народному творчеству, чтобы на страницах романа жизнь забила ключом, не иссякающим в веках, — и раскаты его гомерческого хохота его героев до сих пор слышны в мировой литературе.В романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» чудесным образом уживаются откровенная насмешка и сложный гротеск, непристойность и глубина. "Рабле собирал мудрость в народной стихии старинных провинциальных наречий, поговорок, пословиц, школьных фарсов, из уст дураков и шутов. Но, преломляясь через это шутовство, раскрываются во всем своем величии гений века и его пророческая сила", — писал историк Мишле.Этот шедевр венчает карнавальную культуру Средневековья, проливая "обратный свет на тысячелетия развития народной смеховой культуры".Заразительный раблезианский смех оздоровил литературу и навсегда покорил широкую читательскую аудиторию. Богатейшая языковая палитра романа сохранена замечательным переводом Н.Любимова, а яркая образность нашла идеальное выражение в иллюстрациях французского художника Густава Доре.Вступительная статья А. Дживелегова, примечания С. Артамонова и С. Маркиша.

Франсуа Рабле

Европейская старинная литература