Еретическое путешествие к точке невозврата

– Увы, старик, совсем старик, – скорчил жалобную мину курфюрст: – у меня ведь подагра, бессонница, желудочные колики…. У тебя бывают желудочные колики?

– Да вроде нет… – осторожно пожал плечами Вольфгер.

– Счастливец! Счастливец! Это потому, что ты живёшь в своей глуши, ни о чём не беспокоишься, у тебя нет ни сварливой жены, ни надоедливых детей…

Альбрехт, казалось, уже забыл, что совсем недавно собирался приискать Вольфгеру невесту.

– Знаешь, вот как раз насчёт беспокойства я и хотел с тобой поговорить… – сказал барон.

– Ну что ж, пойдём, – сказал Альбрехт и первым вышел из комнаты, шелестя полами своего роскошного одеяния.

Кабинет Альбрехта Бранденбургского являл собой разительный контраст с парадной залой: здесь всё было скромным и рассчитанным на работу: стол без скатерти, пюпитр у окна, лавки вдоль стен, голый пол, специальный стеллаж с ячейками для свитков и книг. Курфюрст уселся за стол, ловко и привычно расправив мантию, и указал Вольфгеру и монаху на кресла по другую сторону стола.

– Вина? – коротко спросил он.

– Не откажусь, – кивнул Вольфгер, в горле у него давно пересохло.

Курфюрст позвонил в колокольчик, у двери немедленно возник монах.

– Вина и сластей, – приказал Альбрехт, – и никого сюда не пускать, я занят!

– Итак? –спросил он, подперев кулаком жирный подбородок.

Вольфгер вспомнил длинный, утомительный и уклончивый разговор с Антоном Фуггером, поэтому решил сразу начать с главного:

– Ты слышал что-нибудь о плачущих кровью иконах?

Альбрехт резко откинулся в кресле:

– Вот как! Значит… значит, и у вас тоже?

Вольфгер кивнул.

Архиепископ Майнцский помрачнел и тяжело задумался. Барон не верил своим глазам: добродушный, чудаковатый, хвастливый и немного напыщенный барин куда-то исчез. Перед ним сидел совсем другой человек: хитрый, умный, жестокий, знающий цену каждому слову.

«Берегись, барон! – подумал он, – Этот господин за прошедшие годы много чему научился. Как бы он не отправил нас с монахом в застенки к братьям-инквизиторам…»

Вольфгер взглянул на отца Иону. Испуганный монах робко сидел на самом краешке дорогого кресла.

– Да, я знаю про иконы, плачущие кровью, – нехотя молвил курфюрст. – Я расскажу тебе, Вольфгер, но, конечно не всё, а только то, что имею право рассказать человеку, не имеющему церковного сана. Но прежде я хочу спросить у тебя: а что ты сам об этом думаешь? Ты и твой почтенный монах.

– Я рассказал тебе ещё не всё, – продолжил Вольфгер, – отец Иона пришёл ко мне в великом страхе. Он поведал, что из храмов исчезла, как бы это сказать?.. Святость.

Вольфгер остановился и вопросительно взглянул на Альбрехта, правильно ли тот понял его слова, но курфюрст кивнул и сделал рукой приглашающий жест, мол, продолжай.

– Так вот, мы долго думали над тем, что произошло, судили, рядили, рассматривали вопрос и так, и этак, у нас получилось несколько версий, но они… ну… одна хуже другой. Продолжать?

– Продолжай, – сухо сказал Альбрехт и пододвинул к себе лист пергамента и чернильницу.

– Хорошо…. Итак, первая версия заключается в том, что грядёт конец света.

Курфюрст заметно вздрогнул.

– Да, грядёт конец света, – отчётливо повторил Вольфгер, – и тому явлены пророчества, которые упоминаются в Откровении Иоанна Богослова. Ты сам их знаешь: голод, чума, восстания черни, плачущие иконы, отпадение от христианской церкви целых провинций, появление ложных верований, я имею в виду, прежде всего, учение Лютера.

– Что же могло явиться причиной этого?

– Кто знает? – задумчиво сказал Вольфгер, – возможно, грехи рода человеческого переполнили чашу Его терпения, возможно, виной тому богопротивное учение Лютера, а возможно… прости меня, Альбрехт, проступки князей церкви – симония, [44]торговля индульгенциями, нарушение целибата…

– Что ж, если это так, то нам остаётся только смиренно молиться и ждать, ибо точный час начала светопреставления неведом никому, кроме Него, – осенил себя крестным знамением Альбрехт.

– Но хотелось бы всё-таки быть уверенным, – сказал барон.

– Зачем? – удивлённо поднял брови курфюрст.

– Чтобы завершить свои земные дела и уйти в вечность не как баран, которого влекут на бойню! – неожиданно рассердился Вольфгер.

– Ты богохульствуешь, друг мой, – с мягким укором сказал Альбрехт, – впрочем, твоя запальчивость так понятна…. Продолжай, прошу тебя, – и он что-то записал на пергаменте.

– Хорошо. Вторая версия состоит в том, что Он решил отвратить свой взгляд от римской курии и обратиться к Лютеру.

– Вот как! – от неожиданности Альбрехт уронил каплю чернил на пергамент. – Это… смело! Более чем смело! А третья версия?

– Что ж…. Она проста. Господь решил отобрать длань свою от нашего бренного мира, его более не заботят наши печали. А мир, который оставил бог, немедленно будет захвачен дьяволом.

Альбрехт Бранденбургский долго молчал. В кабинете установилась тяжёлая тишина, только громко тикали настенные часы – редкая и дорогая игрушка, до которых был так охоч хозяин замка.

– Признаюсь, ты удивил меня, Вольфгер фон Экк, – наконец, медленно сказал курфюрст.