Эркюль Пуаро

– Ее просто не узнать! В Асуане – какая была затравленная! А сейчас вся светится от счастья, как бы не на свою голову ей это веселье.

Пуаро не успел ей ответить: группу призвали к тишине. Драгоман, главный их распорядитель, повел всех берегом к Абу-Симбел.

Пуаро поравнялся с Эндрю Пеннингтоном.

– Вы впервые в Египте, да? – спросил он.

– Почему же, нет – я был здесь в двадцать третьем году. То есть не здесь именно, а в Каире. Но в верховья Нила действительно еще не поднимался.

– Из Америки вы плыли на «Карманике», по-моему, – миссис Дойл мне так говорила.

Пеннингтон настороженно стрельнул глазами в его сторону.

– Да, это так, – подтвердил он.

– А вы случайно не встречались с моими друзьями, они тоже плыли на «Карманике», – с Рашингтоном Смитом и его супругой?

– Нет, ни с кем эта фамилия у меня не связывается. Пассажиров было множество, погода – скверная. Мало кто выходил на палубу, и потом, за такой маленький срок не успеваешь разобраться, кто там с тобой плывет.

– Да, это совершенная правда. Какой приятный сюрприз, что вы встретили мадам Дойл с мужем. Вы не знали, что они женаты?

– Не знал. Миссис Дойл мне написала, но письмо гуляло за мной следом, я получил его только в Каире, через несколько дней после нашей неожиданной встречи.

– Вы, насколько я понимаю, знаете ее много лет?

– Да уж больше некуда, мосье Пуаро. Я знал Линнет Риджвей вот такой проказницей. – Он показал рукой. – Меня с ее отцом было не разлить водой. Редкий он был человек, Мелиш Риджвей, и до чего везучий.

– Она вступает в обладание солидным состоянием, насколько я понимаю... Или, pardon, бестактно об этом говорить?

Эндрю Пеннингтон чуть повеселел:

– Да кто же об этом не знает! Конечно, Линнет богатая женщина.

– Нынешний спад, я полагаю, коснется всех капиталов. Как, вы считаете, – выдержим? – спросил Пуаро.

Пеннингтон помедлил с ответом.

– В определенном отношении вы правы, – сказал он. – Время сейчас и впрямь трудное.

– Впрочем, мне представляется, – заметил Пуаро, – что у мадам Дойл ясная, практическая голова.

– Да, это именно так. Ума и хватки ей не занимать.

Все встали. Гид принялся толковать о храме, который воздвиг великий Рамзес. Четыре гигантские статуи фараона, высеченные в скале, – по два с каждой стороны входа, – взирали на сбившихся в кучку туристов.

Пропуская мимо ушей объяснения драгомана, синьор Рикетти приник к рельефам у подножия скульптур-близнецов, где изображались пленные нубийцы и сирийцы.

Потом все вошли в храм, и сумрачный покой объял их. Еще не погасли краски на рельефах, но группа уже не ходила гурьбой за проводником.

Доктор Бесснер, зычно огласив по-немецки кусок из бедекера, тут же переводил его прилипшей к нему Корнелии. Однако учение было недолгим. Опираясь на руку безучастной мисс Бауэрс, явилась мисс Ван Скайлер, скомандовала: «Корнелия, сюда!» – и наука прекратилась. Лучащимися за толстыми стеклами глазами доктор Бесснер потерянно глядел ей вслед.

– Прелестная девушка, очень, – объявил он Пуаро. – И не такая отощавшая, как другие. Прелестные формы, да. И слушать умеет, вникает, учить ее одно удовольствие.

«Такая, видно, у нее судьба, – мельком подумал Пуаро, – ее либо шпыняют, либо учат – и в том, и в другом случае она только слушатель, а не собеседник».

Востребованная Корнелия тут же сменила мисс Бауэрс, и та, став в самом центре храма, с холодным равнодушием огляделась. Она сдержанно высказалась о чудесах древности:

– Гид сказал, что кого-то из этих богов – или богиню? – звали Мут. Можете себе представить?

В святилище несли вечную стражу четыре сидящие фигуры, дивно величавые, холодно-равнодушные.

Перед ними стояли Дойлы. Держа мужа за руку, Линнет глядела на них глазами новой цивилизации – глазами умными, пытливыми и не помнящими родства.

– Пойдем отсюда. Мне не нравятся эти ребята – особенно тот, в высокой шапке, – сказал вдруг Саймон.

– Это, должно быть, Амон. А это Рамзес. Почему они тебе не нравятся? Такие видные.

– Даже очень видные, до жути. Пошли на свет.

Линнет рассмеялась и уступила.

Они вышли из храма на солнце, ступили на теплый золотистый песок. И тут Линнет снова рассмеялась. Пугающе лишенные тéла, торчали из песка рядком несколько нубийских мальчишеских голов – прямо у них под ногами. Вращая глазами, головы мерно качались из стороны в сторону, губы возглашали здравицу:

– Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Очень хорошо, очень красиво. Большое спасибо!

– Какая чушь. Как они это сделали? Они во весь рост зарыты?

Саймон достал из кармана мелочь.

– Очень хорошо, очень красиво, очень дорого, – передразнил он их.

Два малыша, ответственные за «цирк», благовоспитанно приняли деньги.

Линнет и Саймон пошли дальше. Возвращаться на пароход не хотелось, от достопримечательностей они устали. Привалившись спинами к скале, они подставили лица палящему солнцу.

«Какое чудо – солнце, – думала Линнет. – Как тепло... как покойно... Какое чудо – быть счастливой... Быть собой, быть Линнет».

Она закрыла глаза. В полудреме ее мысли струились, как песок – сыпучий, летучий.