Эркюль Пуаро

– Ночью по берегу ходит вахтенный.

– Значит, вариант не проходит. А может, убийство должно было отвлечь внимание от кражи? Нет, не годится, ни в какие ворота не лезет. А если допустить, что мадам Дойл проснулась и увидела вора?

– А вор ее застрелил? Но она спала, когда ее застрелили.

– Значит, тоже не проходит... Знаете, у меня есть мыслишка насчет жемчуга – хотя... нет, это невозможная вещь. Потому что жемчуг не должен исчезнуть, если моя мысль верна. Скажите, что вы думаете о горничной?

– У меня возник вопрос, – сказал Рейс, – не знает ли она больше, чем сказала.

– A-а, у вас тоже сложилось такое впечатление.

– Девица не из приятных, конечно, – сказал Рейс.

Эркюль Пуаро кивнул:

– Да, не вызывает доверия.

– Думаете, она имеет отношение к убийству?

– Нет, я бы не сказал.

– Тогда – к краже жемчуга?

– Это – скорее. Она очень недолго прослужила у мадам Дойл. Может, она связана с бандой, которая специализируется на краже драгоценностей. В таких делах часто фигурирует горничная с превосходными рекомендациями... Жаль, в нашем положении мы не можем добыть необходимую информацию. Впрочем, эта версия не вполне меня удовлетворяет... Жемчуг – ах, sacré[103], она должна быть верной, моя мысль! Но тогда каким же безумцем... – Он оборвал себя.

– Как быть с Флитвудом?

– Его надо расспросить. Может, все сразу разъяснится. Если Луиза Бурже говорит правду, у него есть конкретный повод для мести. Он мог слышать перепалку между Жаклин и мосье Дойлом, мог, когда их уже не было в салоне, скользнуть туда и завладеть револьвером. Да, все это вполне возможно. И эта буква «Ж», написанная кровью, – на такое способна простая, грубоватая натура.

– Получается, это тот, кого мы ищем?

– Да... только... – Пуаро потер переносицу и, дернув щекой, продолжал: – Знаете, я отдаю отчет в своих слабостях. Обо мне сказали как-то, что я люблю усложнять. Решение, которое вы предлагаете, слишком простое, слишком легкое. Мне не верится, что все вот так и случилось. Но, может быть, это мой предрассудок.

– Давайте-ка вызовем этого парня.

Рейс позвонил и распорядился. Потом он спросил:

– А другие... варианты?

– Их много, мой друг. К примеру, этот американский опекун.

– Пеннингтон?

– Да, Пеннингтон. На днях я был свидетелем любопытной сценки. – Он пересказал случившееся Рейсу. – Это о многом говорит. Мадам хотела прежде прочесть документ – и уже потом подписать. Тогда он откладывает дело на другой день. И тут муж подает очень важную реплику.

– Что он сказал?

– Он говорит: «Я никогда не читаю. Подписываю, где скажут». Вы понимаете важность такого заявления? И Пеннингтон понял. Я увидел это по его глазам. Он взглянул на Дойла как прозревший человек. Вообразите, мой друг: вы становитесь опекуном дочери чрезвычайно богатого человека. Допустим, вы пускаете эти деньги в оборот. Я знаю, про это пишут во всех детективных романах, но вы читаете об этом и в газетах. Такое случается, мой друг, случается.

– Я не спорю, – сказал Рейс.

– Допустим, у вас еще достаточно времени, чтобы хорошо нажиться на этих махинациях. Ваша подопечная – несовершеннолетняя. И вдруг она выходит замуж. Все моментально выходит из-под вашего контроля. Катастрофа! Но еще не все потеряно. У новобрачной медовый месяц. Станет она думать о делах! Сунуть с документами лишнюю бумагу, получить рассеянную подпись... Но не такова была Линнет Дойл. Она была деловой женщиной, и никакой медовый месяц не мог сбить ее с толку. А тут встревает муж со своим замечанием, и перед несчастным забрезжил свет. Умри Линнет Дойл – и ее состояние перейдет к мужу, а с ним будет просто управиться; у такого хитреца, как Эндрю Пеннингтон, он будет ходить по струнке. Говорю вам, mon cher colonel[104], я буквально прочел эту мысль в его глазах. «Если бы пришлось иметь дело с Дойлом...» Вот он о чем задумался.

– Допускаю, – сухо сказал Рейс, – но у вас нет доказательств.

– Увы, нет.

– Теперь этот молодчик – Фергюсон, – сказал Рейс. – Он довольно несдержан на язык. Я, конечно, не всяким речам поверю. Но он может быть сыном человека, пострадавшего от старика Риджвея. Хоть это и за уши притянуто, но чего не бывает. А люди не забывают прошлых обид. – Он помолчал и договорил: – Ну и конечно – мой человек.

– Да, еще «ваш» человек.

– Он убийца, – сказал Рейс. – Это мы знаем. Однако я не могу представить, где и как Линнет Дойл могла пересечь ему дорогу. Их орбиты не пересекаются.

Пуаро медленно проговорил:

– Если только к ней не попало свидетельство, устанавливающее его личность.

– Возможная вещь, но уж очень маловероятная. – В дверь постучали. – Ага, вот и наш несостоявшийся двоеженец.

Флитвуд был крупный, свирепого вида мужчина. Войдя, он обвел всех настороженным взглядом. Пуаро признал в нем человека, говорившего с Луизой Бурже.

– Звали? – осторожно спросил Флитвуд.

– Звали, – сказал Рейс. – Возможно, вы знаете, что этой ночью на пароходе совершено убийство?

Флитвуд кивнул.

– Я прихожу к убеждению, что у вас были основания ненавидеть убитую женщину.

Флитвуд тревожно вскинул глаза:

– Кто вам сказал?