Есенин

— Пей, я сказал! — рявкнул Блюмкин и, вынув из-за пазухи наган, положил на стол рядом с есенинским бокалом.

— Не пори, Яков, ты не на Лубянке, убери наган! — как можно спокойнее произнес Есенин.

— Будешь пить?!!

— Нет! И тебе хватит!

— Считаю до трех! Раз! Два! — На счет «три» Блюмкин хотел схватить наган, но Есенин рванул за скатерть, и наган вместе с посудой полетел на пол. Жена Блюмкина завизжала. Со всех сторон к ним бросились официанты, а сидящие за соседними столиками посетители возмущенно загалдели, размахивая руками:

— Что такое? Вах! Перебрал товарищ! Закусывать надо! Что за шум, а драки нет, сакартвело? Кацо, ты что? Пить не умеешь — не пей! Такую девучку напугал, ишак!

Есенин как мог успокоил темпераментных кавказцев:

— Все в порядке, друзья! Это он случайно! Он не хотел!

Официанты постелили свежую скатерть. Быстро и ловко подобрав с пола, унесли разбитую поезду. Пока они заново накрывали на стол, Блюмкин, чуточку протрезвев, скривился в язвительной ухмылке.

— Везет тебе, Серега! Но сколько веревочке ни виться, конец настанет, будь спок!

— Ну пугай, романтик революции, пуганый я! — ответил Есенин с вызовом.

— Пуганый, но не мной… Жаль, уезжаю, а то ответил бы ты мне за Чекистова-Лейбмана! Ты меня понял, поэт?

Есенин встал.

— Прощай, Яков! — Он наклонился к нему и негромко сказал: — Наган твой я под стол задвинул, ты его забери и не дури.

Блюмкин, услышав рифму, пьяно хохотнул:

— По-о-о-эт! Он всегда поэт! Прощай пока!

— Прощай, Яков Григорьевич Блюмкин! — Есенин, не оглядываясь, вышел из зала.

«Хорошо, он скоро уезжает в Иран! А если не скоро?» — размышлял Есенин, поднимаясь к себе в номер. Следующая встреча может черт-те чем кончиться… Он хорошо помнил, что Блюмкин на Лубянке сам расстреливал «контру» и даже приглашал его поучаствовать: «Настоящий поэт должен все испытать!»

Есенину порой мерещилось, что как-то раз, пьяный, он согласился поглядеть, как происходит казнь осужденных. Но он с ужасом гнал от себя дурное наваждение.

— Зачем лезть на рожон? У него рука не дрогнет отца родного пристрелить! Надо в Тифлис пока уехать! Может, даже сегодня! Хорошо бы с Вардиным вместе.

Так и произошло: Вардин встретился с Есениным и радостно согласился разделить с ним купе.

— Ехать с таким известным поэтом почту за честь! Поезд «Баку — Тифлис» отходит в одиннадцать вечера, вагон первый. О билетах не беспокойтесь — вы со мной. Прошу, не опаздывайте!

И вот наконец Есенин стоит в коридоре вагона, с восторгом глядя в открытое окно на проносящийся мимо южный пейзаж.

— Я одобряю вас, Сергей, за крестьянскую революционную сознательность, — сказал Вардин, заложив за отворот френча руку и попыхивая трубкой. — Своевременная поэма!

«Сталину подражает!» — отметил про себя Есенин и, улыбнувшись, спросил:

— Это вы про «Песнь о великом походе»?

— Да. Молодец Берзинь, операция была проведена успешно: я утер нос Воронскому! — Он засмеялся и закашлялся: — Вот кто будет в ярости!.. Боюсь только, после выхода журнала с вашими поэмами многие встретят вас не слишком тепло… Возможно, некоторые руки не подадут! Ну, да мы сумеем защитить вас в этой литературной войне! — Он говорил медленно, с расстановкой, подчеркивая от дельные слова взмахом левой руки с зажатой в ней трубкой и буравя Есенина хитрым взглядом. — Вы, наверное, понимаете, Сергей: все, что я делаю в литературной политике, я делаю как честный коммунист.

— Одна беда, Иосиф Виссарионович. — Есенин умышленно оговорился, назвав Вардина именем Сталина. — Вы коммунизм любите больше литературы!

Вардин не заметил хитрости Есенина и, довольный его оговоркой, засмеялся:

— Я не Иосиф Виссарионович, а всего лишь Илларион Виссарионович, но что правда, то правда, Сергей! Я прежде всего коммунист по призванию и по убеждению!.. А почему вы так быстро из Баку уехали? А?..

— Были причины, — уклончиво ответил Есенин и, глянув в окно, обрадованно закричал: — Ой, глядите! Глядите! Ишак! Настоящий ишак!

За окном маленький ослик, запряженный в огромную арбу, спешил по дороге, семеня тонкими ножками.

— Вы так обрадовались, Сергей, будто слона увидели! Вах! — засмеялся Вардин и по-грузински спросил проводника: — Товарищ проводник, во сколько мы будем в Тифлисе?

— Если не будет опоздания, батоно, часа в два дня.

— Организуй нам с товарищем чаю и… сам знаешь…

— Сию минуту, товарищ, батоно, начальник! — Проводник бросился исполнять приказание.

Вардин пригласил Есенина в купе.

— Я давно мечтал побывать на родине Шота Руставели и, если вы уделите мне внимание, оторвавшись от ваших партийных дел, буду рад вашей опеке надо мной, батоно Вардин, — попросил Есенин, с неподдельной искренностью глядя на Вардина.

— Всенепременно, батоно Сергей! — Они, засмеявшись, ударили друг другу по руке.