Есенин: Обещая встречу впереди

Выздоровевший Мариенгоф, Есенин, Шершеневич и Грузинов, занявший место отсутствующего Кусикова, сидели на сцене, что-то жевали, переговаривались и смеялись. Почему все ключевые мероприятия они проводили именно вчетвером, никто из них так и не объяснил; скорее всего, так получилось случайно. На афише этого суда, к примеру, значился Кусиков — то ли надеялись, что он объявится (Блюмкин обнадёживал), то ли таким образом проявили сочувствие к товарищу. Но с драматургической точки зрения подход был верный: трое — это ещё не группа, а так, приятели по интересам; пятеро или шестеро — уже перебор, на всех не хватит зрительского внимания; мушкетёрская четвёрка — в самый раз. Они даже по росту составляли пары: высоченные Мариенгоф и Шершеневич — и низкорослые Есенин и Грузинов или Кусиков.

Брюсов с известной иронией обвинил имажинистов в том, что эта компания произвела покушение на существующий литературный строй, взяв в качестве основного и главного оружия образ, который на самом деле является одной из десятков фигур словесного искусства; ну и нечего огород городить, тоже мне новаторы. Всё это — покушение на Пегаса негодными средствами.

На сцену поочерёдно выходили представители разных поэтических групп — от акмеистов до ничевоков — и произносили обвинительные речи.

Имажинистов, в частности Шершеневича, обвиняли в подражании Маяковскому, что, конечно, основания имело; но по большому счёту Шершеневич уже несколько лет как вырос в самобытного и парадоксально одарённого поэта.

Всю компанию справедливо укоряли в том, что они сбили литературу с пути истинного и теперь все подражают имажинистам.

В зале на где-то добытом стуле, слева перед первым рядом, сидела незнакомая Есенину девушка. Он сразу обратил на неё внимание и начал разглядывать.

Девушку звали Галина Бениславская.

Когда слово предоставили Есенину, он — может, раззадоренный вниманием этой брюнетки? — выступил на редкость хорошо.

Брюсову он ответил, что Пегаса они давно оседлали и тот мирно стоит в стойле. Но больше всех досталось истцу Ивану Аксёнову.

— А это кто? — вдруг спросил Есенин, указывая на него и выдерживая паузу, заставившую Аксёнова бегло осмотреть себя: вдруг что не так? — Чем он знаменит? Да ничем! Ничего не сделал в поэзии этот тип, утонувший в рыжей бороде!

Эта рыжая борода дорого обойдётся Аксёнову: в Союз поэтов начнётся паломничество, люди будут спрашивать, а где эта рыжая борода, о которой сказал Есенин, и Аксёнову придётся побриться, чтобы отвязаться от этого внимания.

Снова необычайно удачным стало есенинское выступление со стихами.

Таким его запомнила в тот день Галина Бениславская:

«…короткая, нараспашку оленья куртка, руки в карманах брюк и совершенно золотые волосы, как живые. Слегка откинув назад голову и стан, начинает читать: „Плюйся, ветер, охапками листьев — / Я такой же, как ты, хулиган“.

Он весь стихия, озорная, непокорная, безудержная стихия, не только в стихах, а в каждом движении, отражающем движение стиха. Гибкий, буйный, как ветер… И в том, кто слушает, невольно просыпается та же стихия, и невольно за ним хочется повторить с той же удалью: „Я такой же, как ты, хулиган“.

Потом он читал „Трубит, трубит погибельный рог!..“.

Что случилось после его чтения, трудно передать. Все вдруг повскакивали с мест и бросились к эстраде, к нему. Ему не только кричали, его молили: „Прочитайте ещё что-нибудь“.

Опомнившись, я увидела, что я тоже у самой эстрады. Как я там очутилась, не знаю и не помню. Очевидно, этим ветром подхватило и закрутило и меня».

В финале вечера Есенин, Грузинов, Шершеневич и Мариенгоф, встав плечом к плечу и подняв вверх правые руки, прочитали хором, поворачиваясь кругом:

Вы, что трубами слав не воспеты,

Чьё имя не кружит толп бурун, —

Смотрите, четыре великих поэта

Играют в тарелки лун.

Самомнения им было не занимать.

Суд над собой они, естественно, устроили сами. Стратегии продвижения собственного товара — стихов — были у них отработаны отлично, что позволяло им не только собирать полные залы — по билетам! за деньги! в нищем 1920-м! — но и продавать огромное количество своих сочинений. Точные тиражи установить уже невозможно — избегая ответственности, имажинисты чаще всего ставили фиктивные цифры; но по косвенным данным получается, что с прилавков уходило от десяти до тридцати тысяч каждой их тоненькой, сомнительной полиграфии, книжицы.

А книжек они издали десятки.

* * *

Через полторы недели, 16 ноября, имажинисты устроили новое мероприятие — теперь уже суд над современной поэзией. Надо ли говорить, что билеты раскупили за несколько часов?

Тем временем Кусиков продолжал сидеть.

Афиша мероприятия в Политехническом гласила: «Защитником от современной поэзии выступит — Валерий Брюсов.

Обвинитель имажинист — Вадим Шершеневич.

Председатель суда — В. Л. Львов-Рогачевский.

Эксперты — И. А. Аксёнов, С. Есенин.

Гражданский истец — А. Мариенгоф.

Свидетели с обеих сторон — С. Буданцев, Адалис, Ив. Грузинов и др.

12 судей избираются из публики».

Интересно, что Аксёнов (уже без бороды) не отказался работать в паре с Есениным!