Есенин: Обещая встречу впереди

Пройти в здание имажинистам удалось только при помощи конной милиции.

На улице стояли толпы людей, не сумевших попасть на суд.

Всё тот же Мачтет, наблюдая оглушительный успех своих собратьев по поэтическому ремеслу, запишет в дневнике: «Имажинистам повезло».

Да, они работали! Они крутились, рисковали, обивали пороги кабинетов, трудились не только сочинителями, но и собственными агентами, издателями, продавцами, грузчиками, конторщиками, бухгалтерами, охранниками. Ну и наконец, как бы кто ни относился к имажинистам, эта компания проводила самую достойную теоретическую работу с обоснованием собственной позиции: после есенинских «Ключей Марии» вышли книжка Шершеневича «2×2 = 5. Листы имажиниста» (посвящённая «моим друзьям имажинистам Анатолию Мариенгофу, Николаю Эрдману, Сергею Есенину»), «Буян-остров» Мариенгофа (посвящённая «друзьям имажинистам: Сергею Есенину, Николаю Эрдману, Вадиму Шершеневичу и Георгию Якулову»). Грузинов работал над опусом «Имажинизма основное», а Есенин всё собирался написать пространный, в форме отдельной книжицы, ответ критикам имажинизма «Скулящие кобели».

Тоже, кстати, немаловажный момент: имажинистов ругали на чём свет стоит в самых центральных газетах — далеко не любая психика может справиться с такими остервенелыми разносами. Но люди во все времена примеряют на себя только чужие удачи: вот конная милиция на очередном концерте — это да, это мы заметим, а всё остальное, что предшествовало такому успеху, — так, ерунда, не важно: «повезло».

Имажинистов — безупречно одетых, остроумных, холёных — воспринимали стрекозами из крыловской басни, а они были муравьи, работяги.

Есенин в кои-то веки загодя приготовил речь — на бумаге! Жаль, потерялась.

Основная часть его выступления была посвящена, как обычно, футуристам: Маяковского он обвинил в безграмотности, Хлебникова — в том, что его словотворчество произвольно и не учитывает корневую систему языка; впрочем, за переход к имажинистам, сказал Есенин, мы готовы Хлебникова простить.

Маяковский сидел в зале и всё это выслушивал.

Грузинов тоже выступал, более или менее удачно распесочивая символистов, акмеистов и снова футуристов. Тут-то с галёрки и подал голос Маяковский:

— Незаконнорождённые эпигоны футуризма разговорились!

Его вызвали на сцену — он с удовольствием объявился, огромный. И в силу того, что Есенин ещё не сошёл со сцены, разница между ними была слишком очевидной.

Есенин, впрочем, не сдавался:

— Вырос с версту — думает, мы испугались! Этим не запугаешь! Вы пишете агитезы, Маяковский!

— А вы — кобылезы, — тут же бесподобно парировал Маяковский.

Есенин снова читал «Сорокоуст». Видимо, какая-то часть публики слышала поэму впервые, поэтому после предложения отсосать у мерина опять поднялся дикий шум, свист, гомон, едва не началась потасовка.

Брюсов изо всех сил тряс колокольчиком и вопрошал:

— Доколе мы будем бояться исконно русских слов?

Когда кое-как удалось установить тишину, Валерий Яковлевич резюмировал:

— Надеюсь, вы мне верите. Это лучшие из стихов, что были написаны за последнее время.

Есенин, в сущности, к Брюсову равнодушный, слова эти запомнит.

Приговор современной поэзии по итогам вечера имажинисты вынесли обвинительный.

Помиловали только пролетарскую поэзию. Имажинисты всё ещё надеялись перековать пролетарских поэтов в свою веру.

* * *

После вечера Есенин увидел за кулисами Галю Бениславскую.

Чувствуя себя победительно, шагнул к ней, глядя в глаза.

Галя вспоминала: «Мелькнула мысль: „Как к девке, подлетел“… почувствовала, что надо дать отпор…»

Сказала ему:

— Извините, ошиблись.

Он-то знал, что не ошибся.

«В этот вечер, — записывает Бениславская, — отчётливо поняла — здесь всё могу отдать: и принципы (не выходить замуж), и — тело (чего до сих пор даже не могла представить себе), и не только могу, а даже, кажется, хочу этого».

Кем была эта Галя?

Ей было 22 года тогда, она родилась в 1897-м, 16 декабря.

Грузинка по матери, француженка по отцу, которого звали Артур Карьер. Родители развелись, когда дочери было пять лет. Потом мать страдала психическим расстройством. Галю взяла сестра матери, давшая девочке фамилию своего мужа-поляка Артура Бениславского.

Детство Галя провела в латвийском имении Артура Казимировича, который её обожал.

Отличная наездница и стрелок, она наверняка превосходила Есенина в этом смысле. Охотилась на глухарей, плавала, ныряла, смелая, яркая — сорванец в юбке.

Подруга вспоминала: «Великолепна была Галя, когда садилась на козлы и, натянув поводья, щегольски выставив локти, гнала запряжённую пару по широкой пыльной дороге…»

Начала учиться в пансионе в Вильно, а закончила в Преображенской гимназии, в Петрограде. Училась отлично — золотая медаль на выходе.

В Петрограде стала театралкой, постоянной посетительницей Эрмитажа и Русского музея. С 1917 года состояла в партии большевиков, выступала на митингах — смелая, деятельная, с обострённым чувством справедливости.

В конце сентября 1917-го вдруг переехала в Харьков — искала приключений.

Харьков заняли белые; она пошла через фронт, пытаясь добраться к своим.