Есенин в быту

В отношении Кремлёвской больницы И. В. Вардин лукавил, чтобы придать больший вес болезни Сергея Александровича. «Настоящее время», о котором Илларион Виссарионович упоминает в письме, – это первые дни после его написания (12 ноября и следующие). Именно в это время поэт, не разгибаясь, работал над поэмой «Чёрный человек» и в Кремлёвской больнице быть не мог. Но Вардину очень хотелось помочь больному человеку, поэтому он и поступился несколько печальной правдой.

…Время шло, положительной реакции со стороны суда не было, и Есенин запаниковал. Неожиданно помогла сестра Катя. Где-то в начале двадцатых чисел ноября Сергей Александрович ночевал у неё в Замоскворечье.

– Тебе скоро суд, Сергей, – напоминала Катя утром. – Выход есть, ложись в больницу. Больных не судят. А ты, кстати, поправишься.

Есенин печально молчал. Через несколько минут он, словно сдаваясь, промолвил:

– Хорошо, да… я лягу.

А ещё через некоторое время сказал более твёрдо:

– Правда. Ложусь. Я сразу покончу со всеми делами.

…Друг Есенина, непутёвый поэт Иван Приблудный, сделал хороший жизненный выбор – женился на дочери известного специалиста по шизофрении П. М. Зиновьева. К нему и обратилась 26 ноября за помощью С. А. Толстая:

– Пётр Михайлович, покорнейше прошу помочь… Сергей Александрович согласился на госпитализацию. Умоляю вас оформить сегодня, завтра он может передумать.

Есенина устроили в Психиатрическую клинику 1-го Московского государственного университета (Б. Пироговская, Божениновский переулок, 1/121). Директором клиники был профессор П. Б. Ганнушкин. Лечение оказалось платным – 150 рублей за месяц. Таких денег у Софьи Андреевны не было, пришлось изыскивать. Чтобы обезопасить супруга от выдачи его судебным органам, Толстая взяла оберегающую его справку: «Контора Психиатрической клиники сим удостоверяет, что больной Есенин С. А. находится на излечении в Психиатрической клинике с 26 ноября с. г. и по настоящее время; по состоянию своего здоровья не может быть допрошен на суде. Ассистент клиники (подпись)».

Одной из первых посетительниц Сергея Александровича была А. А. Берзинь. Анна Абрамовна хорошо знала А. Я. Аронсона, лечащего врача Есенина, и поэтому сначала зашла к нему. Александр Яковлевич осведомился, нет ли режущих и колющих предметов в её свёртке, верёвок или шнурков.

– Почему вы об этом спрашиваете? – удивилась Анна Абрамовна.

– Потому, что Сергей Александрович очень плох, и если бы он был не Есенин, то мы бы его держать в клинике не стали, так как его болезнь давно и подробно изучена и для нас не представляет интереса.

И Александр Яковлевич Аронсон назвал по-латыни эту болезнь[85].

– Впрочем, – сказал он, – идите, он ждёт вас.

Дверь в палату Есенина была открыта настежь, и Берзинь спросила: почему?

– Здесь везде двери открыты, – ответил Сергей Александрович. – Только я никуда не хожу, я их всех боюсь. Сегодня в женском отделении одна бегала с бритвой, с лезвием от безопасной бритвы, и я испугался.

Поговорили о том о сём. Потом Сергей Александрович читал стихи, в том числе новые. Анна Абрамовна попросила его задержаться в клинике, не выписываться. Обещал.

Перед уходом Берзинь опять зашла к врачу. Александр Яковлевич спросил её:

«– Ну, как вы его находите?

– Просто прелестным, он давно таким не был. Вы напрасно меня пугаете, Александр Яковлевич.

Он грустно покачал головой:

– Зачем же мне вас пугать, я просто предупреждаю вас, чтобы вы не обольщались несбыточными надеждами.

– Я не понимаю, что вы хотите сказать.

– То, что Сергей Александрович неизлечимо болен и нет никакой надежды на то, что он поправится.

– Вы с ума сошли, – вырвалось у меня невольно. – Если у вас все такие безнадёжные больные, то вам просто нечего будет делать.

– Вы же понимаете, что я говорю всё это, вполне понимая, как это серьёзно, – начал опять Александр Яковлевич, – не надейтесь ни на что…

– То есть вы хотите сказать, что Сергей Александрович недолговечен?

– Да.

– А если мы заставим его лечиться насильно?

– Это тоже не достигнет цели…

– Что же, он не проживёт и пяти лет?

– Нет.

– И трёх лет не проживёт?

– Конечно, нет!

– А год?

– И года не проживёт!

– Так как же это? Я не понимаю…

– Вы успокойтесь, идите домой, а завтра поговорим ещё.

Но как можно успокоиться, когда ассистент Ганнушкина, человек, который так хорошо относился ко мне и к Сергею Александровичу, сказал, что Есенин обречён…»

На следующий день Аронсон поставил всё на своё место в отношении заболевания Есенина: «Эта болезнь нами досконально изучена, и… огромный процент смертности, именно самоубийств».

Великий поэт оказался слабовольным человеком, а шанс уйти от ранней гибели у него был. За границей Дункан показывала его лучшим врачам, и они предупреждали её «ребёнка» о пагубности для него алкоголя. Вот письмо на его имя от 19 июня 1923 года (!) одного из них:

«Господин Есенин.