Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ)

И Мишель Рамбо знал: да, это его пуля стала смертельной для накануне ещё живой плоти. Он впервые убил. Солдаты обычно не говорили между собой о том, от чьих выстрелов падали враги; и только много позднее посвятил он в произошедшее родителей, которым вообще-то писал часто и длинно... В ту пору только наедине со своей душой осмысливал он это. Отчётливо вспоминалось ему то, что думал он однажды на ночь глядя, лёжа в спальном мешке и стараясь подольше не заснуть, продлить часы блаженно осознаваемого отдохновения... "Я выстрелил, - думал он, - и сделал это сознательно, целясь и желая умертвить живое, усматривая в том свой долг. Что же теперь? Изменился ли я, подобно... подобно Адаму и Еве, когда они вкусили тот плод, по той легенде? Или, может быть, это и не легенда? - отвлекался он на иное, - я не знаю, чему верить... но как же не хочется происходить от неких безобразных нелюдей... но Адам и Ева были изгнаны из рая, а я... а во мне - что может измениться? Я ведь и не был в раю... Или всё-таки - был? Ведь детство, так часто пишут и поют, похоже на рай... Детство... чьё-то - может быть, да... но не моё! - ослепительным всполохом озарила его мысль. - Не моё, потому что в моём была Ноэми и была её гибель. Я - может быть, уже тогда был изгнан из рая... И, может быть, именно поэтому меня не тяготит, что я пересёк теперь ещё один рубеж, что я превратил живую плоть в мёртвую груду органических соединений..." Ему было чуть странно, насколько не смущало его то, что он стал одним из тех, кто проливал кровь. Но он понимал, ещё же более - ощущал, почему не тяготится этим. В воображении зажигался золотистый отблеск той электрической свечи - тогда, в "уголке Ноэми"; и думалось Мишелю, что он, быть может, выстрелом своим сумел предотвратить вспыхивание ещё кто знает скольких таких же... и не они будут светиться, а взоры детишек, которые смогут достроить свои башенки, и собрать отложенные на следующее утро мозаичные картинки, и восхититься тем, что у них получилось... Перед ним предстало видение некоего гигантского, кровоточащего и рассёкшего мироздание рубца. По одну сторону этого рубца был он сам, и близкие ему там были, и не очень, и совсем безвестные, в чужих странах; но все были объединяемы чем-то окрашивающим их в живительные цвета; по другую же сторону разверзалась пучина абсолютного зла. Она была тоже как бы "живая", но ПО-ИНОМУ, и в неё - так ему ощущалось, - не только необходимо, но и желанно бить и бить без устали любыми способами, любым оружием, - чтобы не метнула эта пучина свои хищные щупальца туда, где настоящая жизнь, и не выхватила больше никого и никогда... Ему припомнился тогда американский фантастический рассказ о немыслимо экстремальном поединке человека с неким страшным, бесконечно чуждым и ненавидящим всё земное "пришельцем" - о поединке, решавшем, которой из двух цивилизаций выжить, а которой - исчезнуть... Человек всё-таки победил, и эта победа его обернулась гибелью миллиардов существ, и - именно "И", а не "НО", - это была благословенная победа...

Мишель Рамбо, допивая чай и шаря уже было в кармане, чтобы достать ключи от машины, при этом воспоминании чуть усмехнулся и решил - посижу несколько минут ещё...

О нет, конечно, тогда перед ним, девятнадцатилетним, мелькать-то мелькали эти образы, но было ему тогда ещё далеко до настоящего осмысления их... Только много позже, во всеоружии зрелого разума, он сумел хоть отчасти облечь их в одеяние чётко сформулированных мыслей. Он читал впоследствии в том числе иудейские религиозные поучения, очень оттачивающие логическое, категориальное мышление, и пришёл к противопоставлению тех, кто "если и убивает, то для того, чтобы жить и спасать", тем, кто "если и живёт, то для того, чтобы убивать". Вот это-то и были для него те "пришельцы", про которых он, юный, подумал тогда, кутая уставшие ступни в мягкую ткань спального мешка и уставив в пространство трубочку сигареты...

И только много позже дошёл он до той идеи, которую недавно высказал комиссару Жозефу Менару и этой столь тонко почувствовавшей его душевный настрой Натали: до идеи о том, что грань, отчёркивающая мир людей от абсолютного зла, что грань эта - ЕСТЬ; и что даже не зная, где точно она проходит, человек обязан порой - ударить насмерть, истребить, уничтожить. Надеясь на то, что поразит только само зло и не убьёт вместе с исчадиями невинных; но именно всего лишь НАДЕЯСЬ, и принимая на душу свою груз сомнения - точно ли это так?..

Нет, тогда, в девятнадцать, он не умел ещё, конечно, так рассуждать; но чувства были - те самые...