Если…

– Пыл свой усмири! – перешла я на повышенные тона. – Надоел уже своими истериками! Не твои ли слова были, что здесь все и всё знают друг о друге? А ты, давно ясно, еще та достопримечательность!

Володя чуть было открыл рот, чтобы подбавить лопату пороха в нашу и без того бурную беседу, как в кармане его джинсов завибрировал мобильный телефон.

– Понеслось, – сказал он сам себе и нажал на клавишу с зеленой трубкой. – Да, сестрица! Как я рад тебя слышать, ты не представляешь!

Конечно, это был сарказм. Володя всегда к нему прибегал, когда стремился выказать крайнюю степень раздражительности, а употребление бранных слов было по какой-либо причине неуместно. С того конца провода непрерывно доносился женский визг, явно также любезничать не настроенный. Я сделала пару шагов ближе к молодому человеку и стала прислушиваться.

– …Совсем из ума выжил? Обратись к психиатру! Я тебе не доктор! Какого черта в десятом часу вечера ко мне врывается чья-то мама и выставляет какие-то претензии? А ты в курсе, что твоя краля несовершеннолетняя? Посадят же дебила! Вообще с головой не дружишь!

– Альбина, хватит орать! – все, что Вова успел вставить в излияния тараторки.

– А ты мне рот не затыкай! Девкам своим указывай! Вляпаешься в дерьмо по уши – сам расхлебывать будешь! Виталик (муж – прим. автора) больше не станет подвязываться и спасать твою задницу! Нашу мать хоть бы пожалел, ирод! Немедленно, слышишь, немедленно угомони свои таланты и прекрати этот балаган! Позорище!

– Короче! Все понятно! – вспыхнул Володя и тут же прервал связь. – С детства пришибленная, сколько помню! Органически ее не перевариваю!

– Нельзя так! Ты чего? Сестра же! Она после родителей остается единственным твоим самым близким и родным человеком!

– Ху… («пи-и-и») она, а не сестра! Вообще загадка – для чего ее рожали!

– Ладно, сами разберетесь в своей семье! Меня не касается! Пошли вниз…

Мы быстро прошмыгнули обратно в подъезд, заскочили в квартиру и нарочно зажгли везде свет. Парень молча перенес мои вещи к входной двери и с выражением лица потерянного щенка начал ходить кругами по прихожей. Я стояла в сторонке и размышляла о своем.

– И что теперь? – очнувшись, Володя нарушил угнетающую тишину. – Что будет дальше?

– Ты имеешь в виду нас? – уточнила я, плавно переводя взгляд с дурацкого цвета засаленного ковролина на объект моего обожания.

– Именно!

– А что-то должно измениться?

– Ты нерусская что ли? Чего ты вопросом на вопрос отвечаешь? Спрашиваю, значит – жду исчерпывающего ответа!

– Да ничего! Все как и раньше! Придется сделать небольшую паузу в нашем общении… А когда все уляжется, я позвоню.

– А с тобой? Что будет дома с тобой?

По звучанию голоса я не сомневалась в искренней тревожности Володи; он не притворялся. Однако меня это лишь разозлило, причем настолько, что мне захотелось его ударить. И я, разъяренная, перешла на вопль:

– Ты погляди на него! Как испереживался-то! А почему же ты вчера об этом не подумал? Позднее включение? Я скажу! Тебе же горело! А когда тебе загорелось, напрочь отказывают тормоза! Хоть умри, но вынь да положь! Ты же у нас самый центровой! И в доску умный!

– Зато я не ищу виноватых! В отличие от тебя!

Наша перепалка могла бы длиться бесконечно, но громкий стук в дверь мгновенно отрезвил. Мы оба застыли, разинув рты и уставившись друг на друга. Каждый уже и забыл, что только что готов был выцарапать зеньки своему оппоненту. Стук повторился с удвоенной силой. Парень громко выдохнул и рванул открывать. Я не шелохнулась. В квартиру влетела возбужденная мама. Ее глаза, из которых так и сыпались искры, казалось, способны спалить заживо, будь на то ее воля. Володя импульсивно отпрянул. Он не был сторонником тихой, спокойной жизни, – до навязчивости любил находиться в эпицентре событий, а если таковых долго не случалось, сам их свершал, – но, судя по его шоковому состоянию, страх такой мощи он испытал впервые. Теперь взбалмошный юноша, что за словом в карман не полезет, точно язык проглотил, безмолвно внимал тому бурлящему потоку лавы, который на нас извергался…