Если…

– А почему мне не злиться? Сидят спокойно две девушки, никого не трогают! Мало того, что вы прицепились к ним, еще и их парней оскорбляете! Уж не вам судить!

Конечно, тогда я думала, что я заступаюсь за Володю. Не потому, что я так не считала или что чернят хорошего человека, а, более вероятно, потому, что была убеждена – высказывать свои претензии к нему и обиды в обществе (или, попросту говоря, жаловаться) имею право только я. Теперь же, мне кажется, ни то, ни другое вовсе не было причиной моей агрессии. Наверное, все дело заключалось в горькой правде, в которую тебя ткнули носом абсолютно посторонние люди; правде, словно плетью хлеставшей по спине, оставляющей глубокие, долго не заживающие раны, которые ты пытаешься скрыть ото всех под одеждой как свой позор. Мавиле снова попыталась меня утихомирить, нарочно пяткой наступив мне на ногу. На этот раз я бы обрушила свой гнев и на нее, но мужчина снова вмешался, сам продлевая этот разговор:

– Я не хотел никого оскорбить! Чего вы придираетесь? Вы нам просто очень понравились! И лица у вас были такие грустные… Мы сразу поняли, что вы не отсюда! Вот мы и решили узнать, что случилось у вас, помочь хотели!

– Угу… помочь… Незнакомым девушкам? Бескорыстно? Благотворительностью занимаетесь?

– Ну если честно… Мы ни о чем таком и не помышляли, как вы сейчас намекаете. Мы лишь надеялись, что вы нам составите компанию на вечер. В смысле, где-нибудь посидеть покушать или потанцевать, пообщаться. Раз уж так вышло, что вы до утра вынуждены быть здесь, то почему бы не провести это время с удовольствием?

С самого начала нашего диалога и по сей момент его товарищ не обронил ни слова, что немного даже удивляло. Он постоянно улыбался, часто оглядывался по сторонам и по-женски кокетливо стрелял глазами. Особенно странным и пугающим представлялось его поведение в разгар наших прений. Пока я искала, что же ответить на реплику своего оппонента, он воспользовался этой минутой молчания и с выражением непонимающего человека обратился к нему на своем языке, который я идентифицировала как турецкий. Это подтвердила и Мавиле. Она отвлеклась на них, с загадочной усмешкой вслушиваясь в речь, но уже через несколько секунд тихо, с легким хвастовством, произнесла:

– А ты знала, что татарский и турецкий очень похожи между собой? Я могу примерно перевести, о чем они говорят!

– И о чем же? Дай-ка угадаю… Небось, какие мы плохие?

– Ну… почти! Смысл такой: им ничего не светит, поэтому можно расходиться по домам спать.

– Неужто дошло?! Сладких снов им!

– Ага… А с тобой у меня будет отдельный разговор! – пригрозила мне девушка. Если бы взглядом можно было убить, уверена, она бы меня не пощадила.

Мавиле перекинулась с ними еще парой фраз о сходстве их языков и попрощалась. Как только мужчины ушли, она набросилась на меня с такой бранью, что едва не вяли уши, отчитывая за мое «неправильное» поведение, которое, по ее мнению, могло привести к беде. Конечно, я не молчала. Около часа мы кричали друг на друга, доказывая свою точку зрения, пока обе окончательно не выдохлись и не уступили. Была глубокая ночь, и город стремительно погружался в сон, когда мы решили размять ноги, которые болели от деревянной скамейки уже больше, чем от скитания по улицам. До первого нашего троллейбуса оставалось еще часа четыре, а мы понятия не имели, как нам протянуть эту «вечность», засыпая прямо на ходу. Мы не далеко отошли от набережной. Направившись в сторону автостанции, не пройдя и половины пути, мы, полуживые, снова уселись на лавочку на автобусной остановке. Да, наша поездка не вышла такой радужной, как мы ее себе рисовали, но никто о ней не жалел, что было, наверное, довольно поразительно. Наоборот, мы собирались сюда вернуться, только «более подготовленными», безусловно.

Уличные фонари давно погасли. Вокруг, сколько может обхватить глаз в темноте, ни души, никаких признаков жизни: нигде, даже в одиноком окне, не горел свет, – и тишина… не слышно даже стрекота сверчков. Душно. Изнывая от усталости, мы сидели немо и почти неподвижно. Ломило все тело, все кости. Обе мечтали только о постели, и только эта проблема сейчас была значимой. Прошло минут двадцать, как из-за поворота показалась первая и единственная машина. Неожиданное ее появление на пустом проспекте взбодрило нас, мы переглянулись и напряглись. Я уверена, что мы подумали об одном и том же, наконец-то осознав все обстоятельства своего пребывания здесь в данное время, а главное – то, что о нашем местонахождении никому неизвестно. Автомобиль едва катился. Я пристально за ним наблюдала, и черная легковая иномарка в моем воспаленном восприятии чудилась мне чуть ли не огромным мафиозным джипом из отечественных кинофильмов. В уме непроизвольно складывались картинки из самых печальных сценариев, и каждую «партию» я пыталась разыграть с наименьшими для себя потерями. Когда машина поравнялась с нами и остановилась, Мавиле заметно заерзала на сидении.

– Помнишь наше обещание? – еле слышно спросила она глухим голосом.