Если…

Я закончила читать лишь к утру, но, несмотря на усталость, заснуть так и не смогла. Складывалось неподдельное ощущение, будто эта часть книги списана с меня и тети Лены, а может, это мы ненароком вписались в нее. Хотя… разве мы одни такие? Думаю, склонности к суициду из-за несчастной любви, которые были и у меня, – по крайней мере, я так думала тогда, – и периодически давали о себе знать, неожиданно обнаруживались у многих. И у многих, наверное, был такой человек, который своими убеждениями переворачивал вверх дном все их естество. Меня мучила дрожь, но дрожь внутри меня, невидимая. Как земля сотрясается от подземных толчков, так душа сотрясалась от нервных импульсов мозга. Через несколько часов со смены должен был вернуться Володя, а мне первый раз за все это время не хотелось, чтобы он так скоро возвращался. От одной мысли о неминуемой грядущей встрече я злилась и подскакивала в постели. Его внешний вид, телодвижения, манера говорить – сейчас все меня в нем раздражало. А еще… Несомненно, узнав о моем вынужденном академическом отпуске, он не лишит себя удовольствия позлорадствовать надо мной. Но, осознавая все это, я по-прежнему здесь, рядом с ним, значит, я серьезно больна, и нет его вины в этом.

…После моего ухода из университета жизнь окончательно пустилась под откос. Моим отчислением меня попрекали все кому не лень, особенно те, кого это никак не касалось, а Володя при малейшей же возможности вспоминал это, используя как свое главное оружие во всех спорах и скандалах.

– Я себя пустозвоном выставил благодаря тебе, – каждый раз криком повторял он мне, – потому что не сдержал своего слова, не развелся с тобой, когда тебя выгнали из вуза, – пожалел на свою голову, – а ты мне тут орать будешь? Не смей в моем доме на меня же голос повышать! У себя дома ори-заорись!

Примерно так заканчивались все наши словесные перепалки. Поначалу эта реплика, как залп ракетной установки, производила на меня оглушающий эффект, полностью дезориентируя в пространстве, но позже, что, возможно, еще хуже, я привыкла и перестала вообще как-либо реагировать на подобный «аргумент». Хотя… привыкла ли? Скорей смирилась, как и со всем доселе. Теперь, когда порочный круг замкнулся, круг моих отношений с Володей, которого я же и сделала всей своей вселенной, мне стало в нем тесно, тесно и тошно, и начало думаться, что учеба в университете была моей последней ниточкой с тем миром, из колыбели которого я вышла и который так легкомысленно предавала попранию. Только теперь я окончательно осознала, что здесь мне все чуждо и, несмотря на то, что с каждой оборванной нитью оно все агрессивней въедалось мне в тело и душу, вызывая непреодолимое желание помыться снаружи и изнутри, всегда чуждым и будет, более того, я и сама очень хочу, чтобы оно таковым навечно и осталось.

Я будто рассыпалась на мелкие осколки. Пропал интерес, вкус к жизни. Ничего не хотелось и ничего не помогало. Чтение книг и написание рассказов, которыми я так увлекалась, теперь практически забросила – больше они не давали нужного, терапевтического, эффекта. Я просто не могла долго концентрировать свое внимание на чем-то одном, всецело отдаться какому-то определенному занятию, ибо собственные мысли мне не подчинялись. Не интересен был и компьютер с выходом в Интернет. Я изредка его включала лишь для того, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. С местными девчонками, с которыми я раньше так старалась подружиться, не общалась вовсе. У нас никогда и не было общих тем для разговоров, а теперь не было и желания создавать даже видимость дружбы. Поддерживать контакт с приятельницами из университета, к примеру, с Ларисой (о которой я раз упоминала), или с той же родственницей Натальей было трудно, ибо даже при наличии денег на проезд, у меня просто не было предлога, чтобы без лишних вопросов полдня провести в городе. Вся моя зыбкая связь с внешним миром держалась лишь на Юлии, которая раз в пару недель звонила обменяться новостями.