Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

Собеседники (продолжение)

В поздние толстовские годы врачи почти постоянно навещают Ясную Поляну, заживаются в ней. Знакомство с тем или иным врачом начинается порой с практической потребности, но со временем переходит в близкие отношения, выходящие далеко за рамки отношений больного и лекаря.

Из числа докторов-собеседников чаще других появляются в Ясной Бутурлин, Никитин и Беркенгейм. Авторы воспоминаний, среди них и Сергей Львович Толстой, титулуют этих врачей друзьями семьи, рассказ о Бутурлине помещен в

воспоминаниях Сергея Львовича в разделе «Друзья и близкие Л.Н.Толстого», рядом с рассказами о родных и самых заветных спутниках жизни отца. Отмечая в своих подневных записях приезд этих троих (все трое и между собой дружны), доктор Маковицкий почти неизменно прибавляет, что «все им были очень рады».

Александр Сергеевич Бутурлин – выходец из родовитой дворянской семьи. Окончил Московский университет. Участвовал в революционном движении, был сослан. Само знакомство его с Толстым состоялось, когда Лев Николаевич приехал к нему, чтобы выразить сочувствие по случаю ареста и высылки в Сибирь. Человек во всем своеобычный, Бутурлин, кажется, не слишком много практиковал как врач, интересовался больше теоретическими проблемами, причем не только медицинскими. Его занимали вопросы политические, социальные, экономические; посвящая много времени всеобщей истории, он сосредоточился, в основном, на эпохе французской революции. Одним из главных направлений его занятий стало исследование и критика Священного Писания; здесь их интересы с Толстым сходились очень близко.

Дмитрий Васильевич Никитин появляется у Толстых в 1902 году. Тяжело больной Лев Николаевич находится в Крыму, в Гаспре (об этой его болезни еще поговорим). Его лечат врачи, обитающие поблизости и специально приглашаемые из Москвы и Петербурга. Состояние здоровья Толстого диктует необходимость иметь постоянного домашнего врача, живущего под общей крышей с больным и готового в любую минуту оказать помощь. Выбор падает на Дмитрия Васильевича, сына сельского священника, выпускника Московского университета, ординатора клиники известного профессора-терапевта А.А.Остроумова. Работа домашнего врача не проста: мало того, что требует разносторонних знаний, быстрой профессиональной реакции, – домашний врач оказывается как бы членом семьи своего пациента, а это предполагает определенные душевные качества. Увлекаясь записками великого Пирогова, в которых на первый план выступают нравственные вопросы, Толстой замечает, что таких, как Пирогов, единицы в кругу врачей, которые по большей части обращают все внимание на материальную науку. И прибавляет: «Дмитрий Васильевич Никитин – редкое исключение». Никитин становится первым домашним врачом в семье Толстых. В этой должности он остается до осени 1904-го, когда его сменяет Душан Петрович Маковицкий. В течение нескольких месяцев (Никитину выпала возможность поехать для усовершенствования за границу) его замещает Беркенгейм. Оставив обязанности в толстовском доме, Никитин долгое время работает врачом в земских больницах Москвы и Подмосковья. Однажды, когда в разговоре Лев Николаевич замечает, что у Никитина, как ему кажется, «нет довольства жизнью», Беркенгейм объясняет ему, что по складу ума Дмитрий Васильевич – человек науки, призван к деятельности клинической, а не земского врача. Толстой отзывается на это мнением, что важнее вылечить ребенка от кровавого поноса, чем сделать самое большое изобретение в науке. «По-моему, деятельность земского врача выше».

Григорий Моисеевич Беркенгейм, как и его приятели окончивший медицинский факультет Московского университета, врачует в Москве и губернии, некоторое время живет домашним доктором у Сухотиных, в семье дочери Толстого, Татьяны Львовны. Он – участник русско-японской войны, с которой, помимо многих впечатлений, привез два боевых ордена. Человек разносторонне образованный, Григорий Моисеевич не только лечит своего знаменитого пациента: признавая ум и эрудицию врача, Толстой обращается к нему с просьбами, относящимися к творческой деятельности. Так, работая в библиотеках, Беркенгейм составляет для него библиографию изданий о декабристах (150 названий!), список книг, нужных для работы над задуманным художественным произведением из эпохи Александра Первого (Толстой благодарит его за «большой и мне очень нужный и для меня полезный и приятный труд»).

Любопытный эпизод: Беркенгейм однажды рассказывает Толстому, что получил письмо от незнакомого раввина из Галиции; раввин узнал, что Григорий Моисеевич лечит Толстого, и благословляет его.

Толстой доверяет вкусу и мнениям своих друзей-докторов, знакомит их с новыми, только что законченными произведениями, и не одними художественными. Со статьей о Шекспире, к примеру, – тоже.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное