Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

За четыре года до смерти Толстого, его зять, Михаил Сергеевич Сухотин, муж Татьяны Львовны, отмечает в дневнике: «Второй день Л.Н. хворает: жар, слабость, хрипота. Советуется с Душаном Петровичем <Маковицким> …и задает ему все те же вопросы, которые задает доктору самый обыкновенный мнительный человек и которые всегда возбуждают иронию Л.Н., когда он слышит эти вопросы в устах других людей. Говорит о смерти, о том, что он чувствует, что это начинается серьезная болезнь, что он умрет теперь, что все это очень хорошо. Но это очень хорошо <курсив Сухотина В.П> звучит как-то слабо и неуверенно».

Ни хорошо, ни плохо

Мы начали с разговора о венерических заболеваниях, потому что с них начинается дневник Толстого и потому также, что этот разговор помогает нам обнаружить некоторые значимые черты его натуры. Но Толстой в своих поденных записях упоминает не только об этих болезнях. Упоминаний о болезнях самых разных очень много, и они несколько меняют привычный образ, который сложился в нашем воображении. В самом деле, Лев Толстой – это сила, смелость, энергия, решительность, наконец, или прежде всего, постоянная напряженная работа мысли. Со всем этим как-то не вяжется постоянное пристальное вглядывание в состояние своего организма и его отправления. А ведь это у него смолоду, когда он еще «здоровый малый», как себя аттестует.

Читаем дневник молодого Толстого – сколько интересных тонких наблюдений, неожиданных сведений, глубоких раздумий! На страницах тетрадей молодой, ищущий себя, проникновенно умный человек размышляет о своем пути, о людях вокруг, о человечестве вообще, о правилах жизни, совершенствовании, идеале…

А рядом: о прыще на носу, ревматизмах (во множественном числе), боли в ногах, поносе, изжоге, чесотке, расширении жил, маленьком жаре, ломоте скул, крови носом, насморке, и ко всему – «тоска страшная», «тоска неодолимая».

Сильное беспокойство насчет насморка «усиливает ежели не физическую, то моральную болезнь (мнительность)». Знает, что – мнительность, но «нос все еще не чист, и я не спокоен». На другой день: «Все болен и боюсь». Наконец: «Убил зайца и фазана», но – «здоровье моральное и физическое еще не совсем хорошо».

«Я крепкого сложения, но слабого здоровья». Примечательно, однако, что слабое здоровье не мешает ему жить жизнью человека крепкого сложенья: участвовать в походах, охотиться, писать книги, обдумывать планы совершенствования себя и устройства своей судьбы на многие годы вперед.

Поражает скорость, с какой возникает болезненное состояние и затем сменяется здоровьем. Это и в поздние годы будет ставить в тупик окружающих, часто врачей. Только что страдал от тяжелого недомогания, едва не при смерти – и, не успевают оглянуться, снова уже на коне, в фигуральном смысле слова и в буквальном.

Записи на протяжении десяти дней на Кавказе: «Болезнь моя все усиливается» – «беспокойство о болезни» – «здоровье мое совершенно хорошо». Или – тоже на протяжении десяти дней – уже в Дунайской армии: «Здоровье мое нехорошо. Расположение духа самое черное. Чрезвычайно слаб и при малейшей слабости чувствую лихорадочные припадки» – «я очень болен» – «здоровье очень дурно» – «здоровье лучше» – «здоровье и расположение духа хорошо».

Эту свою особенность Толстой, может быть, наиболее точно обозначил словами: «Здоровье мое по обыкновению ни хорошо, ни плохо».

Глава 4

Деятельное участие

Дожидались доктора

Но Кавказ, армейская жизнь, жизнь на войне не могли не одарить Толстого обилием новых, необычных впечатлений, которые он тянется закрепить на бумаге и которые еще долго будут питать его замыслы («Хаджи-Муратом», «кавказской историей», по собственному его определению, писатель будет заниматься в последние годы жизни, «на краю гроба»).

Война – это физические тяготы, которые в благополучную пору и представить себе невозможно, это неизбежность ранений, увечий здорового человеческого тела, увечья, которому в мирных условиях редко найдешь подобие и которое на войне становится обыденностью, это зрелище смерти, постоянно рыскающей вокруг. Все это частью жизни, им проживаемой и воспроизводимой, приходит на страницы сочинений Толстого.

Ранение и смерть венчают первый же военный – кавказский – его рассказ «Набег».