Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

В начале 1860-х годов, наезжая в Москву, Лев Николаевич часто посещает семью Берсов. В доме на него начинают смотреть, как на жениха. Но в невесты ему прочат старшую дочь – Лизу, ждут предложения. Он медлит, наконец, делает предложение, но – неожиданно для родителей – средней, Соне. Для самой Сони неожиданности тут нет, хотя она, возможно, не ожидала такого скорого поворота событий. В августе 1862-го, вскоре после возвращения Льва Николаевича с кумыса, он, пусть пока не до конца определенно, объясняется с Софьей Андреевной: пишет мелком на зеленом сукне ломберного стола начальные буквы слов, а она, непостижимо быстро и верно угадывая по первой букве все слово, читает несколько важных фраз – он говорит о себе, о ней, о сестре Лизе, о потребности счастья. Позже, в «Анне Карениной», так будут объясняться Левин и Кити.

Конечно, сомнения мучают Толстого. Разница в возрасте (34 и 18), в жизненном опыте, в опыте интимном, неуверенность в том, сумеет ли городская барышня, из тех самых барышень, о воспитании и привычках которых он с отчужденностью и недоброжелательством разглагольствовал с молодыми учителями, освоиться в сельской жизни, стать его помощницей и в литературной работе, и в хозяйстве. Но никогда прежде сомнения, доводы рассудка не отступали так быстро и безропотно перед охватившим его устремлением к цели, перед уверенностью в необходимости сделанного выбора.

Дневниковые записи этих дней отличаются стремительностью, скорописью, с которой он жаждет запечатлеть охватившее его чувство. «До 3-х часов ночи не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился»… «Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеюсь над страданиями влюбленных. Чему посмеешься, тому и послужишь»… «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится»… «Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь»… «4-й час ночи <14 сентября>. Я написал ей письмо, отдам завтра, то есть нынче 14. Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне»…

Он делает предложение 16-го: «Сказал. Она – да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это все не забудется и не напишется».

23 сентября 1862 года, по его настоянию, уже свадьба. После обряда он спешит увезти молодую жену к себе в Ясную Поляну.

Все знает и просто

24 сентября, уже в Ясной, записывает коротко главное последних дней: «Я ничего не помню, только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны <сатана, дьявол = чувственность?>, потом ревность к прошедшему, сомнения в ее любви и мысль, что она себя обманывает… В день свадьбы страх, недоверие и желание бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она всё знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна».

В очерке «Женитьба Л.Н.Толстого» Софья Андреевна позже расскажет, как плакала, впервые расставшись с родными, в уголке большой темной кареты, как остановились переночевать в Бирюлеве (первая станция на пути в Тулу). Им, титулованным (граф и графиня Толстые), открыли царские комнаты, большие, неуютные: «Я забилась в угол дивана и сидела, как приговоренная».

В неопубликованной главе «Моей жизни» читаем: «После Бирюлева, да еще и на станции началось то мучение, через которое проходит всякая молодая жена. Не говоря про ужасные физические боли, один стыд чего стоил!.. Какое вдруг проснулось новое, безумное, хотя и безотчетное чувство страсти, спавшее в молодой, не сложившейся еще девочке». Софья Андреевна пишет о разочаровании (ей так кажется), пережитом Львом Николаевичем. Привыкший к опытным женщинам, он смотрел на половые отношения «как на удовлетворение потребности и больше ничего, а иногда как на удовольствие». – «И вдруг испуганная, невинная девочка, сначала бесстрастная, страдающая и физически, и нравственно, и только впоследствии зараженная страстью мужа, не успевшей проснуться раньше в такой девочке, какой я была тогда».

То, что для него – «она все знает и просто», для нее, на самом деле, совсем не просто. Только 15-ти лет Соня Берс узнает от приятельницы «тайны брачных отношений». Открытие ее настолько ужасает, что с ней делается истерика. Она умоляет подбежавшую мать: «Мама, сделайте так, чтоб я забыла…» И снова хочется ей все забыть, когда Лев Николаевич, «от излишней добросовестности», по ее замечанию, дает ей перед свадьбой прочитать свои дневники. 18-летняя, даже воображением невинная девушка – и обличающие себя исповеди дожившего до 34-х холостого мужчины с приступами половой похоти, продажными и случайными женщинами, любострастными болезнями.

«Я очень плакала, заглянув в его прошлое». Это – на всю жизнь страдание. «Все его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним». И – не помирится.