Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

Вначале вроде бы никаких признаков болезни – только быстро появившиеся резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забываемые ближайшие по времени события и удерживаемые памятью события давнишние, детское тщеславие. Человек трудного характера, князь Болконский, будто назло себе и ближним, становится вовсе нестерпимым. Одаренный исключительным умом, острым пониманием людей, железной самодисциплиной, он, точно охваченный какой-то страстью разрушения, делает общую жизнь в доме невыносимой. Жестоко унижает и преследует горячо его любящую и горячо (пусть внешне невысказываемо) им любимую дочь, княжну Марью, и приближает к себе ничтожную, притом весьма практичную кокетку, компаньонку, которой отлично знает цену, капризно тиранит всех, кто живет с ним рядом. Но чуткая сердцем княжна Марья тотчас забывает обиды, когда видит, как отец ищет очки, ощупывая подле них и их не видя, или забывает то, что случилось минуту назад, или делает слабеющими ногами неверный шаг и оглядывается, не заметил ли кто его слабости, или вдруг задремывает за обедом, выпуская из руки салфетку и склоняясь над тарелкой трясущейся головой.

Спустя некоторое время старый князь вновь чрезвычайно деятелен, оживлен. Закладывает в имении новый сад и новый корпус, строение для дворовых, следит за ходом работ. Но хлопотлив он, пожалуй, чересчур. В отличие от принятого им бережного отношения к сну – известное число ночных часов и непременно днем, перед обедом (его поговорка: после обеда серебряный сон, а до обеда – золотой), старый князь спит теперь мало. У него к тому же появляется непонятная странность: изменив давней привычке спать в кабинете, он теперь каждый день меняет место ночлега. То приказывает разбить походную кровать в галерее, то остается на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремлет, не раздеваясь, то ночует в столовой. Почти каждую ночь, когда он ложится, постель, замечает Толстой, начинает равномерно ходить под ним вперед и назад, будто тяжело дыша и толкаясь.

Князь по-прежнему много думает о событиях в мире (настает лето 1812 года), но собственный – предполагаемый план развития начавшейся военной кампании заслоняет от него реальность. Получив письмо от князя Андрея о быстром продвижении наполеоновской армии, он продолжает рассуждать о том, что неприятель не проникнет дальше Немана, что вражеская армия разбита где-то в Польше. И только ночью, выбрав для ночлега место за фортопьяно, где он еще никогда не спал, он вспоминает про письмо сына, заново его перечитывает и на мгновенье понимает, что французы около Смоленска, может быть, уже там.

Через несколько дней он узнает, что Смоленск оставлен русскими войсками, и чувствует потребность решительно вмешаться в дело. Удар настигает его, когда, одетый по полной форме, он садится в коляску, направляясь к главнокомандующему. Княжна Марья, выбежав на крыльцо, видит, как несколько человек ополченцев и дворовых волокут маленького старичка в мундире и орденах. «Прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел».

Князь, парализованный с правой стороны, три недели лежит в беспамятстве, «как изуродованный труп». Нельзя определить, понимает ли он, что делается вокруг, но видно, что он страдает. Он, не переставая непонятно бормочет, дергая бровями и губами. По мнению доктора, беспокойство больного вызвано физическими причинами, но княжна Марья убеждена, что отец страдает нравственно и хотел бы сказать ей что-то.

Через три недели ему нежданно становится немного лучше. Князь приходит в сознание, зовет дочь.

«Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились».

Старый князь говорит дочери всю жизнь ожидаемые ею слова любви, и силою своей любви к нему она угадывает произносимые им невнятные звуки. В какой-то момент он умолкает, долго молчит, закрыв глаза, кивает головой, как бы в подтверждение того, что теперь все вспомнил и понял, снова говорит, волнуясь, о сыне, о войне, о России, сердито дергает бровями, возвышая хриплый голос, – «и с ним сделался второй и последний удар».

Каждый болеет по-своему. Наташа

В «Войне и мире» мы впервые находим серьезное размышление Толстого, своего рода небольшую статью о медицине и его отношении к ней. «Статья» упрятана в главу про болезнь Наташи Ростовой.