Если бы они могли говорить

Анатолиец, или как его еще называли Паша, был самый лучший сторожевой пес Петра. Огромный, черный, с длинным лохматым хвостом, вислоухий, как и все собаки каракачанской породы, Анатолиец не был похож ни на одну из собак. У него даже походка была особенной. Обычно собаки, когда они в хорошем расположении духа, бегут мелкой трусцой, и хвост у них закручен бубликом. Анатолиец же ступал медленно, тяжело, как медведь, уставившись в землю, и голова у него покачивалась из стороны в сторону. Он взирал на окружающий его мир гордо и самоуверенно. Другие собаки часто вертелись возле Петра или играли друг с другом, весело разевая пасть. И тогда казалось, что они смеются. Анатолиец держался обычно в стороне, нежностей избегал, был серьезным и недоступным.

Еще днем, когда ветер доносил до них запах волка, собаки вскакивали, как ужаленные, и заливались бешеным лаем. Анатолийца, казалось, это вовсе не волновало, он лишь лениво поднимал голову, принюхивался и глухо рычал — тогда словно далекий гром рокотал. Потом укладывал голову на передние лапы, но горящие глаза его зорко следили за происходящим…

Волк выл несколько ночей напролет — по всему видно, бродил где-то неподалеку, но напасть все не решался.

Несмотря на это Петр заблаговременно готовился к встрече с незваным гостем. Одетый в тулуп и сапоги из козьей шкуры, с красным обветренным лицом, Петр походил на эскимоса. Он почистил свой черногорский пистоль, поднял и укрепил обвалившийся кое-где плетень, вечером загонял овец в хлев, а сам ложился у двери, больше всего боясь осрамиться на старости лет. Анатолиец и другие собаки оставались снаружи.

Снег продолжал тихо сыпаться с неба; волк перестал выть, и Петр слегка успокоился. Однажды вечером он решил обойти поместье, проверить, все ли в порядке. Снег сочно поскрипывал под ногами. В одном месте он увидел сбившихся в кучу, тревожно фыркающих кобылиц. В ногах у них вертелся какой-то пес. Снаружи вдоль плетня лежали овцы, но Петр не стал загонять их в хлев — ведь в последнее время волка не было слышно. Он вернулся в дом и лег спать.

Но только он успел задремать, как в помещение вихрем ворвались овцы. Петр открыл глаза и остолбенел: матерый волчище, разинув красную пасть (он показался Петру ростом с теленка), гонялся за овцами по загону, и та, которую он настигал, замертво валилась на землю. Но вот затрещал плетень, черная тень метнулась в загон — и волк оказался перед другими такими же страшными зубами. Подоспевший Анатолиец прыгнул на волка. Они сошлись грудь в грудь. Слышалось только грозное рычанье, как будто с треском рвались цепи. Лязгнули челюсти, волк бросился прочь и перепрыгнул через плетень. Свора собак устремилась за ним. Только тогда Петр пришел в себя. Он выхватил пистоль, принялся кричать и палить вслед волку. Волк зарезал семерых, помял еще нескольких овец. Но этим дело не кончилось. Утром, осмотрев табун, увидели, что у одной молодой кобылицы разорваны ноздри, а на боку у нее зияет большая рана. Только тогда поняли, что за «пес» вертелся в ногах у кобылиц. Волки любят прибегать к подобной хитрости: бросится в ноги, начнет кататься по земле, ластиться. И какая-нибудь молодая, неопытная кобылка, снедаемая любопытством, решит подойти поближе, понюхать, что же это такое. Вот тут-то волк вскакивает и хватает ее за ноздри. Так поступил и их ночной гость. Помимо того, что он был крупным и сильным, по всему видать, был этот волк и очень хитрым.

С той поры все надежды Петр возлагал на Анатолийца. Он старался получше накормить пса пшенной кашей, бросал ему большие куски хлеба, которые пес весело ловил в воздухе, совсем как дети, когда они ловят мяч. На него было любо-дорого глядеть: обросший густой шерстью, припорошенной снегом, с горящими, как угольки глазами. Гордый, гневный, сильный, как лев.

«Держись, Паша! — покрикивал ему Петр, — держись по-мужски!»

Бесстрашие Анатолийца часто граничило с безрассудством. Однажды ночью собаки подняли лай. Никаких сомнений — волк пришел снова. Вдруг рыжий пес рванул куда-то, другие помчались следом. Лай постепенно стал удаляться. Но вот вдогонку за ними устремился Анатолиец — молча, не издав ни звука. И сразу же в той стороне поднялся невообразимый шум — лай, визг, рычанье, а потом разом все стихло. Спустя некоторое время Анатолиец вернулся. Присев в сторонке, он принялся зализывать раны. Вернулись и остальные собаки, но Рыжего с ними не было — его съели волки.

На следующий день Петр по следам понял, что на сей раз волков было много. Скорее всего, один из них увлек за собой собак, притворившись, что убегает, а другие подкрались сзади и окружили их. Они и разорвали Рыжего. Среди множества следов Петр распознал следы ночного гостя. «Значит, он у них вроде командира», — подумалось Петру. Из этой западни собак вывел Анатолиец. Сам спасся и других спас.

Было заметно, как день ото дня он становится все злее, все бесстрашнее. Еще раз довелось Петру увидеть в скудном свете месяца, как сошлись в битве Паша и волк и последнему пришлось удирать. Паша явно начинал одерживать верх над волком.