Адам пригласил меня на репетицю своей группы. Это было еще хуже, чем в школе. Я чувствовала себя, как рыба, вытащенная из воды в своей семье, а в компании Адама - словно рыба, вытащенная из воды на Марсе . Его постоянно окружали броские, оживленные люди, симпатичные девчонки с крашеными волосами и пирсингом, отчужденные парни, задиравшие нос, как только Адам заговаривал с ними о роке. Я не смогу проделывать все эти фанатские штучки. И я не представляю, что можно говорить о роке. Это словно язык, который я должна понимать, будучи музыкантом и дочерью своего отца, но я его не понимала. Это походило на то, как китайцы, говорящие на мандаринском диалекте, немного понимают кантонцев, но не полностью, хотя все другие нации считают, что абсолютно китайцы могу свободно общаться между собой, хоть кантонский и мандаринский диалекты довольно сильно отличаются.
Я до смерти боялась идти на шоу с Адамом. Я бы не сказала, что ревновала. И не то, чтобы мне не нравилась эта музыка. Мне очень нравилось смотреть, как он играет. Когда он стоял на сцене, казалось, будто он сросся с гитарой, она была естественным продолжением его тела. И когда он потом возвращался за кулисы, то был весь в поту, но его пот был таким чистым, что какая-то часть меня жутко хотела облизать его лицо, словно леденец. Впрочем, на это я не отваживалась.
Однако стоит появиться фанатам, я тотчас же уношусь прочь к боковым заграждениям, и Адам пытается меня вернуть, обнять рукой за талию, но я предпочитаю высвободиться и вновь уйти в тень.
- Разве я тебе больше не нравлюсь? – упрекнул меня Адам после одного из своих выступлений.
Он шутил, но я расслышала обиду за пренебрежительным вопросом.
- Я не знаю, стоит ли мне продолжать приходить на твои выступления, - сказала я.
- Почему нет? – спросил он. На этот раз он не скрывал обиды.
- Я чувствую себя так, словно мешаю тебе получать удовольствие от всего этого. Я не хочу, чтобы ты волновался за меня.
Адам сказал, что у него и в мыслях не было волноваться, но я бы сказала, что это не так.
Наверное, мы разошлись бы еще на этом раннем этапе наших отношений, если бы не моя семья. В моем доме, в окружении моей семьи, мы нашли общие точки соприкосновения. Через месяц после начала наших свиданий, я пригласила Адама к себе домой на семейный обед. Он сидел на кухне с моим папой и разговаривал с ним о роке. Я наблюдала за ними, но все еще не понимала и половины из их разговора, однако, в отличие от того, что было на концерте, я не чувствовала себя всеми покинутой.
- Ты играешь в баскетбол? – спросил папа.
И их разговор перешел на спорт. Папа был фанатом бейсбола, но на практике обожал побросать мяч в кольцо.
- Конечно, - ответил Адам. – Вернее, у меня это не слишком хорошо получается.
- А тебе и не нужно хорошо уметь, тебе нужно участвовать. Не хочешь перекинуться парой мячей? У тебя как раз обувь подходящая, - сказал папа, взглянув на сверхмодные кроссовки (конверсы) Адама, а затем повернулся ко мне: - Не возражаешь?
- Вовсе нет, - с улыбкой сказала я. – Я могу поиграть на виолончели, пока вы будете играть.
Они отправились на площадку соседней школы, и вернулись через сорок пять минут. Адам блестел от пота и выглядел несколько ошеломленно.
- Что случилось? - спросила я. – Старик обошел тебя?
Адам покачал головой и кивнул одновременно.
- Ну, да. Не совсем так. Когда мы играли, меня ужалила пчела в ладонь. Твой папа схватил меня за руку и высосал яд.
Я кивнула. Он научился этому у бабушки, но, в отличие от случая с гремучими змеями, эта уловка срабатывала с пчелиными укусами. Вы вытаскивали жало, выдавливали яд, и оставался лишь небольшой зуд.
Адам смущенно улыбнулся. Он наклонился и прошептал мне на ухо:
- Я немного переживаю из-за того, что с твоим папой у меня больше общего, чем с тобой.
Я рассмеялась. Однако, в некотором роде, это было правдой. За те несколько месяцев, которые мы общались, у нас не было ничего, кроме поцелуев. И не из-за того, что я была ханжой. Я была девственницей, но вовсе не собиралась придерживаться этого в дальнейшем. А Адам, конечно же, девственником не был. Ради нескольких поцелуев и причиняюшей боль вежливости, которая сквозила в наших отношениях, он пожертвовал гораздо большим.
- Может быть, нам стоит это исправить, - пробормотала я.
Брови Адама вопросительно взлетели вверх. Я покраснела в ответ. И весь обед мы ухмылялись друг другу, слушая болтовню Тедди о костях динозавра, которые он якобы выкопал сегодня на заднем дворе. Папа приготовил свое знаменитое соленое жаркое – мое любимое блюдо, но у меня не было аппетита. Я размазала еду по тарелке, надеясь, что никто этого не заметит. Все это время я чувствовала, как во мне нарастает странный трепет. Мне на ум пришло сравнение с камертоном, который я использовала, чтобы настроить свою виолончель. Если его ударить, то камертон начинает производить А-колебания, которые усиливаются и усиливаются до тех пор, пока гармоничные звуки не наполнят комнату. Именно это со мной за обедом делала усмешка Адама.