Если я останусь

- У нас есть символическая звезда Давида, - она указывает на шестиконечную звезду на стене. – А что у нас с символами ислама? Нет молитвенных ковриков и символов, которые бы указывали на восток, где Мекка? А как насчет буддистов? Неужели не могли принести гонг? Я хочу сказать, что здесь буддистов больше, чем иудеев в Портленде, пожалуй.

Я сажусь в кресло рядом с ней. То, что Ким разговаривает со мной вот так, как обычно, кажется таким естественным. Кроме парамедика, который велел мне оставаться здесь и медсестры, которая постоянно спрашивает меня, как я себя чувствую, никто со мной не разговаривал с момента аварии. Они все говорят обо мне.

Собственно говоря, я никогда не видела, чтобы Ким молилась. В смысле, она молилась на своей церемонии Бат-мицва (3) и перед обедом в честь празднования Шаббата (4), но это потому, что так надо было. Она не слишком серьезно относилась к религии. Но, поговорив со мной какое-то время, она закрывает глаза и бормочет что-то на незнакомом мне языке.

Она открывает глаза и потирает руки так, словно говоря: «Хватит с меня». Затем она что-то обдумывает и, в конце концов, добавляет:

- Пожалуйста, не умирай. Я понимаю, что тебе самой этого не хочется, но подумай: если ты умрешь, то это будет похоже на один из мемориалов принцессы Дианы школьного масштаба, когда все будут ставить свечи, класть цветы и записки рядом с твоим шкафчиком, - она вытирает выдавшую ее слезу рукой. – Я знаю, тебе бы это точно не понравилось.

Может быть, потому, что мы были так похожи, но когда Ким появилась в школе, все подумали, что мы станем лучшими подругами, просто потому что мы обе были темноволосыми, тихими и, по крайней мере, внешне серьезными. Мы не были особенно прилежными ученицами (в среднем, нашей оценкой по всем предметам была В (5) и особенно серьезными в этом отношении. Мы относились серьезно к некоторым вещам - к музыке в моем случае и к фотографии в ее случае – а в упрощенном мире средней школы этого было вполне достаточно, чтобы определить нас как каких-то разделенных  в детстве близнецов.

И нас, совместно, тут же приставляли к какому-нибудь делу. На третий день пребывания Ким в школе, она единственная вызвалась быть одним из капитанов футбольной команды на физкультуре, что, как мне думается, было не слишком разумно с её стороны. Пока она одевала свой красный свитер, тренер осматривал класс в поисках капитана для команды Б, и его глаза остановились на мне даже при том, что я была далеко не самой спортивной девочкой в классе. Когда я направилась переодеваться в свой красный свитер, то пронеслась мимо Ким со словами: «Ну, спасибо тебе».

На следующей неделе наш учитель английского языка выбрал нас для публичного обсуждения повести «Убить пересмешника». Мы сидели друг напротив друга в неловком молчании минут десять. Наконец, я произнесла:

- Наверное, нам стоит поговорить о расизме на Юге в те времена.

Ким слегка закатила глаза, из-за чего мне захотелось швырнуть в нее словарем. И я оказалась захвачена врасплох тем, насколько сильно уже успела её возненавидеть.

- Я уже читала эту книгу в моей старой школе, - сказала она. – Расизм тут слишком очевиден. Мне кажется, куда важнее здесь человеческая доброта. На самом ли деле люди хорошие или плохие из-за расизма, или же мы плохи и нам нужно работать над тем, чтобы не быть такими?

- Ладно, - сказала я. – Это дурацкая книга.

Не знаю, зачем я произнесла это, поскольку я действительно любила эту книгу, и даже обсуждала ее с отцом – он использовал эту книгу в обучении своих студентов. И я еще сильнее разозлилась на Ким, из-за которой мне пришлось предать книгу, которую я любила.

- Хорошо. Сделаем по твоему… - сказала Ким, и, когда мы обе получили по четверке с минусом, она, похоже, лишь позлорадствовала над нашей удовлетворительной оценкой.

После этого мы с ней практически не разговаривали. Но это не мешало преподавателям постоянно заставлять нас выполнять задания в паре, а всей школе – считать нас подругами. Чем больше окружающий мир пытался свести нас вместе, тем больше мы сопротивлялись и отдалялись друг от друга. Каждая  из нас пыталась сделать вид, что другой не существует даже в том случае, если нам приходилось находиться в обществе друг друга часами.

Я чувствовала себя вынужденной предъявить самой себе причины моей ненависти к Ким. Ну, во-первых, она была паинькой. Во-вторых, она меня раздражала, и к тому же я считала ее позеркой. Позже оказалось, она обо мне думала то же самое, хотя в основном она жаловалась на то, что я вела себя как сучка. Однажды она даже мне это написала. В классе английского языка кто-то бросил сложенный тетрадный лист прямо мне под ноги. Я подняла его и развернула. На листе я прочитала: «Сука!»