Если я останусь

Но он не отзывается. Понимаю, что попытки бесполезны. Сдавшись, я возвращаюсь в отделение реанимации. Мне хочется разбить входную дверь отделения; разгромить пост медсестёр; вырваться отсюда. Я не хочу оставаться тут, в этой больнице. Я не хочу находиться в этом подвешенном состоянии и наблюдать за тем, что происходит, понимать, что чувствует моё тело в данный момент, но не ощущать этого физически. Я не смогу закричать до боли в горле, не смогу порезаться об осколки разбитого стекла, не смогу рвать на себе волосы, чтобы заглушить боль в сердце болью физической.

Я наблюдаю за собой, прикованной к больничной койке, словно в прямом эфире очередного американского шоу. Гнев съедает меня изнутри. Если бы я могла влепить пощёчину своему безжизненно бледному лицу, то непременно сделала бы это.

Но я просто сижу в кресле с закрытыми глазами, представляя, что воплощаю свои мысли в жизнь. Вот только не получается представить. Я не могу сосредоточиться из-за внезапного шума. Мониторы у моей кровати пищат, показывая зашкаливающие графики, две медсестры подбегают ко мне.

- Давление и пульс падают, - кричит одна из них.

- У неё тахикардия, - кричит в ответ другая. - Что случилось?

«Срочно требуется хирург в реанимационное отделение»,  - передают по громкоговорителю.

Вслед за сонным врачом, потирающим тёмные круги под глазами, в палату врываются медсёстры. Он срывает покрывало и поднимает больничную рубашку, оголяя меня, хотя тут всё равно никого это не заботит. Он прощупывает мой живот, который кажется надутым и жёстким. - Вздутие, - со злостью произносит он. - Нужен ультразвук.

Медсестра Рамирез выкатывает из соседней комнаты аппарат, напоминающий ноутбук на большом проводе. Она смазывает мой живот гелем, врач начинает делать узи.

- Чёрт. Жидкость, - произносит он. - Пациенту сегодня делали операцию?

- Да, делали спленэктомию (прим. пер. удаление селезёнки), - отвечает сестра Рамирез.

- Могли пропустить кровеносный сосуд или повреждён кишечник. Автомобильная авария, так ведь?

- Да, пациент поступил утром.

Врач пробегает глазами по листку с моей историей болезней. - Её оперировал доктор Соренсен. Он всё ещё дежурный. Вызовите его, а её везите в операционную. Нужно срочно резать, искать, откуда жидкость, пока не случилось ещё что-то. Она просто тридцать три несчастья.

Сестра Рамирез с таким укором смотрит на врача, словно он оскорбил меня.

- Мисс Рамирез, - из коридора раздаётся голос сварливой старшей медсестры, - у вас и своих пациентов хватает. Скорее интубируйте девушку и везите в операционную. Ей это сейчас больше пойдёт на пользу.

Медсестра быстро и методично отсоединяет  от моего тела многочисленные катетеры и трубки и вставляет еще одну мне в горло. Пара санитаров ввозит каталку и укладывает меня на нее. Нижняя часть моего тела все еще обнажена, когда они начинают выкатывать меня из комнаты, но как раз перед тем, как каталка оказывается в дверном проеме, сестра Рамирез окликает санитаров: «Подождите!», и затем аккуратно накрывает мое тело больничной одеждой. Она трижды постукивает пальцами по моему лбу, словно передает какое-то сообщение азбукой Морзе. И затем я оказываюсь в лабиринте коридоров, ведущих в операционную, где меня в очередной раз разрежут, но на этот раз я не следую за своим телом. На этот раз я остаюсь, в палате интенсивной терапии.

Теперь до меня начинает доходить. В смысле, я все равно не все до конца понимаю. Я же не могла каким-то образом вызвать разрыв кровеносного сосуда, чтобы он залил кровью брюшную полость. И уж точно не мечтала об очередной операции. Но Тедди больше нет. Родителей тоже. Этим утром я отправлялась в поездку с семьей. И сейчас я здесь, настолько одинока, насколько вообще могу быть. Мне семнадцать. Так не должно быть. Моя жизнь должна была не так сложиться.

В тишине палаты интенсивной терапии я начинаю действительно задумываться о тех горестных вещах, которые умудрилась игнорировать на протяжении всего дня. А что будет, если я останусь? Какого это будет – просыпаться сиротой? Никогда больше не почувствовать дыма сигары, которую выкуривает отец? Никогда больше не стоять рядом с мамой, просто болтая, пока мы с ней моем посуду? Никогда больше не прочесть Тедди следующую книгу Гарри Поттера? Остаться без них?

Я не уверена, что все еще принадлежу этому миру. Я не уверена, что хочу очнуться.

***

В своей жизни я только раз была на похоронах, причем этого человека я едва знала.