Дальше были манипуляции, как-то бледно отразившиеся в памяти, потому что был достигнут предел впечатлений. Типа снять ремень, все из карманов. Запомнилась фотосессия сверхновой суперзвезды в профиль и анфас у планки, измеряющей рост. Потом откатали пальцы на машинке. Отпечатки пальцев рок-звезды в милицейской картотеке – советская аллея славы. Это признание! Потом повели по коридору в камеру. Я всегда почему-то думал, что в застенках бесконечные коридоры, по которым долго ведут куда-то вниз. Но этот коридор был короткий – просто соседнее помещение. Камера представляла бетонный мешок без окна с бетонной скамьей— повышением с одной стороны, на котором можно было сидеть. Образцовая камера нашего образцового Города Солнца. Свет тусклой лампы поступал из зарешеченной ниши у потолка. Было не свежо, но и не очень душно. Бетон, но не холодный. Не тесно, но и лечь в рост было нельзя. Прямо как жизнь в Девятке. Грех жаловаться – чего тебе еще надо, человек?
Похоже, первый пункт плана насчет маминого супчика откладывался. Что ж, я готов пожертвовать пунктами 1 и 4 ради пунктов 2,3 и 5. Как все люди, не чувствующие за собой никакой вины, я надеялся, что все разъяснится и рассосется, однако уже начал подозревать, что попал в плохую историю. Чтобы арестовать Солженицына, нужно решение Генерального секретаря. Чтобы арестовать Майка, нужно решение генерала в Большом Доме. А такая мелкая рыбешка, как мы с Жекой, специально создана, чтобы лейтенанты КГБ сверлили дырочки на погонах.
Мой творческий путь завел меня в камеру с первой попытки. Я не планировал руководить тюремным оркестром. А ты как хотел: быть свободным и не платить за это?
Должен же папаша сообразить, что не совсем хорошо, что его единственного сына повязали за то, что он самостоятельно (нет, хуже, в составе устойчивой преступной группы) изготовил и без разрешения идеологического отдела произвел публичное исполнение пары песенок о любви, и включить связи? Хотя нет, надеяться не на что. В тот момент мне стали понятны все ниточки бытия, и я понял, что на самом деле единственная веревка, на которой болтается мой отец – страх, первородный страх. Для него свято только то, чего он боится (я ошибался, мне было стыдно потом за эту мысль).
На что надеяться? На чудо. Ground Control, алё, докладываю: я ни разу не борец. Я ни разу не герой. Я просто человек, задыхающийся под водой и пытающийся вырваться глотнуть воздуха. Обречен ли я ходить путями мертвых? Нет! Даже если бы захотел. Потому что я живой! Can you hear me, Major Tom? Меня что, плохо слышно? Звезды проступили на потолке камеры. Сателлиты любви искали меня своими лучами. Майор Том и майор Гагарин смотрели на меня с небес.
Метод Любви
Про первый семестр учебы Сережи Иванова я помню только, как в Новогоднюю ночь, занятую нашим неумелым пьянством и разгулом, он сидел на кухне общежития и решал задачи по математическому анализу.
В то время он любил учиться и получал от учебы большое удовольствие. Хоть я мало был с ним тогда знаком, но утверждаю это с полной уверенностью, потому что потом очень хорошо узнал этого человека. Дело в том, что он мог делать что-то только из любви. И все он делал, доводя до какой-то крайности, не скажу, до абсурда.
Сережа был очень увлечен точными науками, в-особенности математикой, и учился очень хорошо.
С начала третьего курса я жил с ним в одной комнате общежития. До этого Сережа казался мне человеком немногословным. Но когда мы познакомились ближе, то выяснилось, что в кругу друзей он любит поговорить, и разговоры с ним интересны. Он оказался очень нескучным человеком.
В то время, когда я его еще мало знал, и когда он был увлечен учебой, я был уверен, что мне посчастливилось своими глазами наблюдать будущее светило. Но все в жизни этого человека происходило как-то вдруг, по крайней мере так казалось со стороны. И вот как раз в начале третьего курса, когда мы стали друзьями, у него пропал интерес к наукам.
–Понимаешь, – сказал он, – я понял, что мне неинтересно знать, как устроен мир. Мне на это плевать. Я люблю смотреть на дождь, а из чего состоят капли, и под каким углом расположены атомы водорода в молекуле воды, мне абсолютно безразлично.
Мне это объяснение показалось несколько удивительным. Я ведь тоже не мог сказать, что мне это так уж интересно. Но что поделать, если в школе учителя говорили, что у меня есть способности к точным наукам, я и поступил в этот институт. И хоть слегка разочаровался в своих школьных увлечениях, но что делать—надо учиться, раз взялся. К тому же я знал, что очень огорчу родителей, если брошу институт.
Впрочем, мысль о родителях не могла его волновать, потому что он был сиротой и вырос в детском доме.
–Ну что же делать, – сказал я, – Надо учиться, раз взялся.
–Почему? – спросил Сережа, – Почему мне может быть нужно то, что я не люблю?