Если мой самолет не взлетит

С балкона Дворца культуры я всматривался в толпу у входа, которая уже стала большой. Я увидел, что кто-то в толпе прыгает и машет рукой – это была Таня. Я показал ей, чтобы она подходила к служебному входу и спустился вниз.

–Ты сможешь провести нас двоих? – спросила Таня. Рядом с ней стояла подруга – крупная девушка в джинсовом костюме. Боже мой, да это Товарищ Старший Прапорщик! Что делает с человеком легкий уместный макияж и фиолетовый шарфик на шее! А как изменились манеры!

–Нет проблемы! – обрадовался я, – он столько для нас сделал! Я укажу путь Хранителю Путей.

–Ваша любовь меня тронула, нельзя было поступить иначе. Что может быть важнее любви? – важно сказал Повелитель Проходных.

Он посмотрел на нас с тоской. Мне стыдно, но у меня есть склонность к провокациям. К тому же меня уже подхватывал вихрь сцены. Я обнял и поцеловал его в щеку. Он весь вспыхнул:

–Перестань, я знаю, что ты любишь ее. Я все слышал.

–Всегда есть надежда, – засмеялся я.

–Я ревную, – сказала Таня.

–Противная, подруга называется, – сказал он.

Я привел их в большую гримерную и втиснул в угол дивана. Я не знал, как моя любовь отнесется ко всему этому, но мне было нужно, чтобы все это ей понравилось. Да, да, я сам половину этих людей терпеть не мог, вторая половина была мне смешна, но все равно я хотел, чтобы это ей понравилось. Я хотел, чтобы ей понравилась моя желтая подводная лодка, всплывающая из глубин на смену заборам из колючей проволоки, личным кодам, государственным тайнам и атомным бомбам.

И вот я с Жекой на сцене, мне уже не нужна подставочка Натальи Васильевны, я буду играть не этюды Майкапара, я сам изготовил музыкальную продукцию и киловаттами усилителя готов обрушить ее на ничего не подозревающую публику. И Наталья Васильевна далеко, ее нет в зале, и нет в зале отца в парадной форме (а тогда давно в консерватории он казался мне воплощением мужества (я бы гордился им и сегодня, если бы увидел его)). Матери тоже нет в зале (это хорошо, это может стать для нее ударом). И пусть у меня нет удостоверения Союза композиторов! Это удостоверение нужно только его владельцу, чтобы разглядывать вечером и убеждаться в том, что он и есть настоящий композитор, когда он уныло бухает в одиночестве у себя на кухне.

Народу больше, чем в большом зале консерватории в том далеком городе моего детства. И пусть эти люди собрались увидеть Майка и Светку, а мы предназначены разогреть публику и аппарат, ну и что? Они будут нашими через десять минут. Мы обречены на успех, потому что они ничего такого не слышали. Мы обречены на успех как немецкий порнофильм в Доме офицеров на торжественном собрании по поводу Дня Советской Армии и Военно—морского Флота. Наше выступление – это глоток свежего воздуха для усталого агента Штази, заблудившегося в душных тоннелях под Западным Берлином.

Я вышел разбудить спящих, да что там, оживить мертвых! Зачем вышел Жека, не знаю, но я за этим. А иначе смысл? Мы обрушим киловатты звука и мегатонны смысла, чтобы пробить мутное стекло, разрушить стены, прорвать плотины.

Я волнуюсь за Жеку, однако друг бросается как в холодную воду:

–Вы хотите про подвиг партизана? Или вы хотите про настоящую жизнь? – орет Жека и щелкает басом.

Кто-то что-то слышал о нас, по Девятке разошлись несколько наших записей. Но большинство видят нас впервые. Публика еще нейтральная – шум нейтральной публики.

–У нас все песни про подвиг! Наша первая песня называется "Подвиг партизана"! – ору я.

В первых рядах я вижу незнакомую девчонку, которая поет вместе с нами. Ого, кто-то уже знает нас! Ничего так, мы их разогрели немного!

–Хотите еще одну песню о подвиге советского человека? – спрашиваю я.

Шум публики уже одобрительный.

–Следующая песня называется "Порванные штаны", – орет Жека.

Очень печальная песенка. Про подвиг материнской любви. Мама нашего олигофрена копила, копила и купила ему джинсы (о которых он мечтал) на День рождения. Не доедала, экономила на обедах на заводе. А он возьми и порви их в первый день. Ну, мама, понятно, выгоняет его из дома. Припев: «А что еще делать с таким уродом? А что еще делать с таким уродом?» Я уже слышу шум нашей публики.

Песня «Стать свободным». Я знаю, что люди не любят ни себя, ни свою жизнь. Они хотят быть эльфами, космонавтами или хотя бы родиться в другое время. Во времена почище. Кем угодно, кроме себя. Почему так получилось? Когда именно мы начинаем хотеть быть не собой, отрекаемся от себя? У меня есть ответ: когда нас заставляют стыдиться себя. Когда тебе докажут, что ты ничтожество, ты захочешь быть не собой. Припев: «Ты захочешь стать свободным».