Эстетика бродяг

− Ты не удивляйся, − сказал я, − это у меня карма такая, и еще не самая худшая, мог быть голодным духом или еще чем похуже. Ты, я точно знаю, в следующей жизни человеком станешь. А я вот скорее наоборот собакой или… бараном. Хотя всякое бывает. Может, я исправлюсь.

Пёс прилег рядом и засопел.

Глядя в его грустные глаза, я перестал чувствовать боль и холод, только жалость к себе, к псу и ко всему миру. Удивительная жизнь, прыгаешь по ёё ветвям, как встревоженная обезьяна, и, вроде, можно остановиться и не участвовать в этой игре, но мало кто по-настоящему понимает, как это делается. Кажется, на этом чертовом движении возбужденной обезьяны и держится мироздание.

− Всё не так уж и плохо, брат, − сказал я. − Мы нашли друг друга. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем.

Пёс выразительно поглядел мне в глаза, и стало ясно, он всё понимает.

Оказалось, что на две ноги хромать легче.

− Я назову тебя Ковчег, − обращался я к псу, ковыляя рядом с ним. − Ты будешь первым псом, вступившим в новую жизнь. Ты слышал что-нибудь о Шри Ауробиндо, о его сверхчеловеке? Ты будешь первым сверхпсом, тебе не придется умирать, как другим собакам.

Говорил я почти непрерывно, чтобы заглушить боль.

Впереди была дорога. Фонари отражались в грязных подмерзших лужах. Небо затянутое полупрозрачными облаками, сквозь которые пробивались редкие звезды и лунный свет, казалось мундиром, застегнутым на все пуговицы кроме ворота.

У обочины мы задержались, посмотрели друг на друга и шагнули вперед.

Из-за поворота, словно обезумевшая комета, вылетели фары автомобиля. Они бы неминуемо попали в меня, если бы не пес, с лаем бросившийся наперерез под колеса. Визг тормозов спицами проткнул мои уши, глухой удар отозвался в сердце.

Машина унеслась по черной дороге, как призрак, выпрыгнувший из рукава дьявола. Я наклонился к еще теплому телу, мой пёс был мертв. Я провел по нему ладонью. Мы были оба грязные, как землеройки. Только я жив, а он мертв. Я положил свою голову на его мокрое от грязи и крови пузо и заплакал. Если бы слезы мои могли оживлять, всё было бы в порядке. Но пёс смотрел сквозь меня пустыми без жизни зрачками.

Я оттащил его с дороги, вцепился руками в землю и стал ковырять могилу. Кое-как я вырыл неглубокую яму, положил туда пса и привалил ветками. У меня закружилась голова, я откинулся на спину. Я был всего лишь комком грязи, ворочавшимся где-то на краю жизни.

− Не волнуйся, брат, − наклонился я к куче веток, под которыми лежал пёс, − мы еще встретимся. А иначе пусть весь этот мир сам сравняется с землей.

Показалось, что пёс заскулил. Я раскидал ветки, чтобы еще раз убедиться, что он мёртв. Уселся рядом, с трудом подкурил обломок сигареты и опять заплакал. Но не слезами, что-то другое скатывалось в горло. И каждая горячая капля переполняла бешеным желанием переломить этот мир, отменить его смерть и несправедливость. Только бы понять, где взять сил, чтобы дать ему под зад, чтобы он покатился со всем своим дерьмом по своим же сточным канавам.

Ведь если не хватит сил, и я свалюсь где-нибудь на полпути, отчаявшись и свернув шею, тогда мне уже ничего не изменить, и всех бродячих псов перебьют машинами. Казалось, вся надежда на новый мир сейчас держится на мне, стоит закрыть глаза от отчаяния и впереди останется только черная дорога.

− Что с тобой?! Что случилось?! − кричала Вика, когда я появился на пороге нашего дома. − Ты весь в крови! Что произошло?!

− Отстань! − отмахивался я. − Меня хотели убить!

− Кто?!

− Твои дружки!

− Какие еще дружки! Что с тобой! − плакала она.

Я закрылся в ванной, принял душ и переоделся. Выйдя, я стал собирать вещи в рюкзак.

− Что ты делаешь?! − цеплялась Вика.

− Ухожу.

− Куда?!

− Куда угодно, всё равно! Сяду на райский поезд и уеду! Пока не убили меня! − кричал я, выпадая из реальности.

− Что с тобой? Кто тебя пока не убил? − спрашивала Вика, стараясь меня обнять.

− Кто?! Ты еще спрашиваешь! А о каких переменах ты говорила вчера?! − продолжал кричать я. − Уж не о тех ли, что меня должны убить?!

− У нас должен был быть ребенок!

− Врешь!

− Нет!

− А имя Сергей тебе ни о чем не говорит?!

− Нет!

− Он продавал квартиры?!

− И что?

− А то, что его дружки хотят убить меня!

− Как?!

− Вот так! И ты, бл**ь, с ними за одно! − орал я, как бешенный. − Приплела сюда ребенка, чтобы разжалобить меня!

− Но это правда!

Не слушая больше Вику, я затолкал её на кухню и запер дверь на швабру. Потом выгреб все деньги, которые были в доме, и выбежал вон.

Лихорадило так, что я совершенно не понимал, что делаю. Уже на вокзале, забираясь в поезд до города, где я боялся появляться, меня вдруг пробрал страх, что безумие накрыло с головой и действия мои лишены смысла.

Склизкое грязное утро встретило на перроне злополучного города, будто я прибыл на тот свет. Шагая с рюкзаком по знакомым улицам, я не мог избавиться от ощущения, что шагаю среди мертвецов, и внутри, как у принца Оситака, древнее, отравляющее жизнь, проклятье.

− Эй ты, чертило, куда идешь? − услышал я на переходе к скверу, где прошлым летом мы встречались с Бертраном.