Набирающие влияние байесовы модели человеческого обучения, модели, которые теперь доминируют в оценках человеческого познания, тоже ставят под вопрос идею врожденности, но с другой стороны. По крайней мере начиная с Ноама Хомски идут дискуссии о том, есть ли у нас врожденное знание. Байесова картина обрисовывает знание как набор потенциальных гипотез о мире. Мы изначально думаем, что одни гипотезы менее вероятны, а другие – более. Собирая новые свидетельства, мы можем рационально пересмотреть вероятность этих гипотез. Мы можем отбросить то, что изначально казалось вероятным, и принять идеи, у которых, как казалось, были маленькие шансы.
Если такая картина правильна, то все, о чем мы когда-нибудь подумаем, потенциально заложено в нас с самого начала. Но верно и то, что все, что мы думаем, подлежит ревизии и изменениям по мере поступления новых фактов. С таким вероятностным подходом уже совершенно неясно, что означает разговор о том, является ли знание врожденным или приобретенным. Вместо этого можно было бы сказать, что некоторые гипотезы изначально имеют низкую или высокую вероятность быть впоследствии подтвержденными фактами. Но гипотезы и факты неразрывно переплетены.
Третью тенденцию формирует растущее число свидетельств в пользу новой картины эволюции человеческого познания. Старая картина, изображавшая эволюционную психологию как нечто похожее на швейцарский армейский нож, в котором параллельно раскрываются и эволюционируют мириады четко очерченных «модулей», выглядит все менее убедительной. Новая и более приемлемая с биологической точки зрения картина показывает, что в этот эволюционный процесс вовлечено гораздо больше глобальных изменений, связанных с общим развитием. В их список входят увеличенные байесовы познавательные способности, только что описанные выше, увеличенная социальная трансмиссия, более широкое родительское участие, более долгие траектории развития и бо́льшие способности к гипотетическому мышлению.
Все это ведет к созданию цепей обратной связи, которые быстро трансформируют человеческое поведение. Эволюционный теоретик Эва Яблонка описала эволюцию человеческого познания скорее как эволюцию руки – многоцелевого гибкого инструмента, способного на освоение беспрецедентного числа навыков и решение беспрецедентных задач, – нежели как конструкцию швейцарского армейского ножа. В частности, некоторые теоретики доказывают, что временной лаг между появлением «анатомически современных» людей (очень рано в ходе эволюции) и появлением «поведенчески современного» человека (гораздо позже) объясняется скорее этими цепями обратной связи, а не некими генетическими изменениями.
Например, изначально считалось, что небольшие изменения в способности к культурному обучению и период защищенного детства, когда такое обучение происходило, могут привести к небольшим изменениям в поведении. Но эффект «культурного храповика» – то есть механизма, позволяющего движение только в одном направлении, но блокирующего обратное движение, – может привести к быстрой и ускоряющейся трансформации поведения из поколения в поколение, особенно по мере того, как у первобытных людей развивалось взаимодействие внутри групп.
Комбинация культурной передачи и байесовского обучения означает, что каждое поколение детей аккумулирует информацию от всех прошлых поколений. Они могут представить себе иные пути организации социальной и физической среды и внедрять соответствующие перемены. Поэтому каждое последующее поколение будет вырастать в условиях и под влиянием новой социальной и физической среды, иной, нежели у прежних поколений, – и это, в свою очередь, поведет каждое новое поколение к новым открытиям, к новому изменению среды и т. п. в ускоряющемся процессе когнитивной и поведенческой трансформации.
Все три описанные научные тенденции предполагают, что почти все, что мы делаем, – это не просто результат взаимодействия природы и воспитания; это и то, и другое одновременно. Способность к воспитанию заложена в нас природой, а обучение и культура – наше самое важное и самое характерное для нас эволюционное наследие.
Моральный табула-расаизм
Кили Хэмлин
В нашем обществе существует устойчивое убеждение, что мораль приобретается после рождения – медленно, постепенно и со значительными усилиями. Обычно считается, что маленький ребенок с точки зрения морали представляет собой