Эта ласковая земля

Это был скорее крик души, чем утверждение, и у меня разрывалось сердце от того, какую роль я сыграл в последнем горьком и разочаровывающем проступке ее мужа.

Мамаша Бил не ответила, продолжая помешивать горячую кашу в котелке.

– Вон она, – сказала миссис Шофилд.

То, что Мэйбет была одна, говорило само за себя. Вдобавок по ней самой ее – по опущенной голове, поникшим плечам и медленной походке – было видно, что поиски не увенчались успехом.

– Я не смогла его найти, мама, – сказала она, подойдя к нам. – Я искала везде.

Я представил, как она в одиночку ходила в тот незаконный бар и другие подобные места, тщетно разыскивая отца, и все великодушие, которое я испытывал, отдавая этому мужчине наши деньги, оставило меня. Я подумал признать свою вину в том, что их постигла эта напасть, но мне не хватило смелости.

– Он придет, когда пропьет все, что взял, – сказала Мамаша Бил. – А пока манная каша еще горячая, давайте поедим. Мэйбет, позовешь близнецов?

Завтракали в мрачном молчании. Даже обычно шумные близнецы, казалось, ощущали навалившееся на семью отчаяние и не разговаривали. Я старался цепляться за надежду, которую сестра Ив подарила мне в те времена, когда мы жили с ней. Но вместо этого мои мысли возвращались к скелету индейского ребенка, который мы похоронили на острове посреди реки; к Мозу, который погрузился в такие глубины, где до него было не дотянуться, а потом исчез; к деньгам, которые я отдал под влиянием порыва глупой щедрости, и, наконец, к тому, что я все еще скрываюсь от закона и лишь один шаг отделяет меня от пожизненного заключения за решеткой. Когда твою душу накрывает тьма, она не приходит полутонами, она опускается со всей чернотой безлунной ночи. Глядя на пустые лица брошенных женщин вокруг этого очага, я знал, что это моя вина.

– Я найду его, – сказал я, решив хоть так загладить свою вину, но, думаю, это был и способ сбежать от уныния, охватившего эту семью.

– Я тоже пойду, – предложила Мэйбет.

Мы встали и пошли вместе.

– Обычно он не начинает пить так рано, – сказала Мэйбет по дороге. – Все из-за того, что мы застряли здесь и понятия не имеем, как выбраться. На самом деле он хороший человек, Бак.

Хотелось бы мне верить, что это так, но я знал правду. Я дал ее отцу деньги, чтобы поправить тяжелое положение его семьи, а он ушел в загул. Деньги на ветер. Ненавижу, когда Альберт прав.

– Даже не знаю, когда еще была так подавлена, – сказала она. – Больно смотреть, как мама и Мамаша Бил надрываются, чтобы прокормить нас. А потом папа идет и делает что-нибудь такое.

Я держал Мэйбет за руку. Даже с омраченным беспокойством лицом она все равно была самым красивым, что я видел в жизни, и ее боль была моей болью. Рассудок кричал, что я должен признаться, но сердце боялось лишиться ее благосклонности. Я хотел помочь, но понятия не имел, что делать в таких обстоятельствах. Поэтому я сделал то, что было для меня естественно. Достал свою губную гармонику и заиграл самую веселую мелодию, что пришла на ум, «Я чувствую ритм» Гершвина.

Через несколько тактов Мэйбет запела, и я удивился, что она знает слова.

Теперь она улыбалась, напевая, что у ее порога не найдешь старых проблем, и ее личико казалось прекраснее, чем когда-либо. Потом ее глаза округлились, и я уловил то, что она услышала: ее отец подпевал пьяным тенором. Его голос раздавался неподалеку, в пределах Хоперсвилля. Я продолжал играть, а мистер Шофилд подпевал, и мы пошли на звук его голоса. Он сидел на перевернутом ведре для воды, прислонившись спиной к потрепанной стене картонной хижины капитана Грея вместе с хозяином. Он широко улыбнулся нам и распахнул объятия.

– Только посмотрите, капитан. Мои любимые дети сияют, как ангелы в утреннем солнце.

– Папа, – сурово сказала Мэйбет, – я везде тебя искала.

– Очевидно, не везде, – просиял он. – Потому что вот он я, любимая.

– Пьяный, – сказала она, холодно взглянув на отца и капитана.

Мистер Шофилд поднял руку в торжественной клятве.

– Я сегодня не брал в рот ни капли. Если я пьян, то только от счастья. И вот причина.

Он показал на меня пальцем.

Несмотря на протесты, он и правда казался пьяным. Но даже стоя близко от него, я не ощущал запаха алкоголя. Однако уловил запах бензина.

– Наш избавитель, малютка Мэйбет. И плоды его щедрости. – Ее отец опустил руку и коснулся красной пятигалонной канистры с носиком и печатными буквами «Скелли» на боку. – Это наш билет из Хоперсвилля. Следующая остановка – Чикаго.

Мэйбет выглядела сбитой с толку.

– Ты не выпивал?

– Как я сказал, ни глоточка. Сегодня утром я пошел искать заправку. А потом магазин, где купил всем небольшие подарочки, включая тебя.

Он опустил руку в набитый до отказа коричневый бумажный пакет, и Мэйбет ахнула от удивления и радости. Голубое платье.

– Оно почти такое же, как то, которое я отдала Джени Болдуин! – воскликнула она и, взяв платье, прижала его к себе, словно любуясь в зеркало на то, как оно будет сидеть на ней. Я подумал, что оно ей очень пойдет.

– Бак, надеюсь, ты не против, что я потратил немного твоего подарка на подарки другим? – спросил мистер Шофилд.